как пришел в себя после бункера. С ней Георгий общался чаще всего и у них сложились довольно нормальные приветливые отношения. — Ты молодая, с хорошим образованием, живешь в большом городе, у тебя наверняка были другие возможности и другой выбор. Почему Карьер?
Она легко пожала плечами.
— Почему нет? Всего месяц из четырех. То есть один месяц в квартал и всего четыре в год. Хорошая зарплата, на которую вполне можно прожить другие три месяца, социальные выплаты, плюс у каждого государства есть свои дополнительные бонусы для тех, кто работает или служит в Карьере. В Содружестве, например, через семь лет выдают субсидию на покупку квартиры. Плюс возможность раньше окончить трудовую деятельность и получать выплаты за выслугу лет. Сюда на службу попасть не так-то и легко.
День и ночь в Карьере не сильно отличались друг от друга. Здесь почти не было дневного света. Бетонная стена заканчивалась мелкой, металлической сеткой, покрытой прочным защитным составом, который максимально сдерживал излучение, замедляя его распространение в большой мир.
Ночью лампы светили менее ярко и заключенных почти не было в периметре стен, по крайней мере на первом уровне. Георгий привычно шагал за своим конвоиром. Пытаясь лихорадочно понять, как ему быть дальше.
Это только вершина айсберга. Твою жизнь очень легко превратить в кромешный ад и без нарушения основных правил. Скоро поменяется смена и придут другие.
Предупреждение Седова постоянно всплывало в памяти. Что ему делать, если его опять захотят поучить жизни? Он же не может драться со всеми. Сейчас отдохнувший и пришедший в себя, Гронский хорошо ощущал собственные силы и трезво оценивал свои способности. В запале он может кого-то ненароком убить или покалечить. Давать калечить себя ему тоже не хотелось. Но больше физической боли он не хотел вновь испытывать на себе действие каких-нибудь препаратов. Не хотел отключаться и видеть сны. Он и так каждую ночь, едва стоило закрыть глаза, видел этот тоннель, в который он бесконечно падал. Горное плато. Чужой Источник. Четырех несчастных, отданных на жертвоприношение. И бой барабанов. Который звучал в его голове иногда заглушая даже уже въевшийся в мозг шелест.
— Кто эти люди? — спросил он однажды у Светланы, выбрав, как ему показалось, удачный момент, — которые напали на вас? Мужчина и женщина?
— Это смертники из бункеров, — легко ответила девушка, — я сама здесь не так давно, это моя вторая смена. Но другие рассказывают, что так бывает. Источник по-разному влияет на людей.
В отличие от Леони Нотбер она ответила искренне. Но все равно оставалось слишком много вопросов. Почему вместе мужчина и женщина? Почему ему так показалось знакомым ее лицо? Почему они были обнаженными? И их очень странный цвет кожи.
Все эти мысли калейдоскопом проносились в его голове, пока он шел за конвоиром. К тому же ко всем его неприятностям и проблемам беспокоила боль в запястье правой руки, которая уходила по предплечью вверх, почти до самого плеча. Симптомы появились на второй день его пребывания в лазарете. Кожа на руке покраснела и отекла, пока это не переросло в навязчивое покалывание, а потом боль. Мази, перевязки, даже уколы приносили лишь временное облегчение, а через несколько часов все возобновлялось с новой силой. В итоге главврач пришла к выводу, что симптомы — последствия излучения, полученные в бункере и надо подождать, пока организм примет изменения и вернется в свое обычное состояние.
И он ждал. Как будто у него был выбор.
Надзиратель чуть замедлил ход и поравнялся с ним. Георгий напрягся. Скосил глаза в другую сторону, чтобы понять есть ли кто еще.
— Нас с вами доставляли в лазарет на одной аэрокапсуле, — неожиданно произнес офицер, — вы всю дорогу были без сознания и не можете этого помнить. Но в меня вкололи столько обезболивающих, что я помню большую часть пути.
Георгий от неожиданности сбился с шага и остановился. Из головы разом вылетели все рассуждения, сомнения, раздумья, шумы, чужие слова.
— В аэрокапсуле ваша защитная формы стража лежала рядом. А измеритель уровня излучения постоянно был включен. Мне очень хотелось помочь вам, и я наблюдал за его показателями, если вдруг они скакнут и вам что-нибудь будет угрожать. Но условные единицы фона всегда были в норме. Я вырубился уже почти под самый конец нашего пути
Георгий все так же молча смотрел на конвоира.
— Вы меня не узнаете? — спросил тот.
Гронский покачал головой.
— Я был тогда в Карьере. Была моя смена, когда напали террористы. Вы закрыли свою коллегу и меня от взрыва эрдэ.
— Вы тот раненый офицер, которого мы нашли на посту?
— Да. Капитан Алексей Ивохин, — он слегка смутился, — впрочем, мое имя вы уже знаете.
Но Георгий этого даже не заметил. В его голове осталась лишь одна мысль, пульсирующая яркой нитью.
Со мной не было Рун? Я их не брал, не выносил сам из Карьера?
— Я хочу отблагодарить вас. Помочь вам.
Гронский попытался взять себя в руки.
— Благодарить меня не за что. Вопреки всем предъявленным мне обвинениям, я выполнял свой долг. Я страж и должен был вас защитить. И я это сделал.
— В мою смену никто не верит этим обвинениям. Я разговаривал с ребятами.
— Скажите это Оутсу, — фыркнул Гронский.
— Оутс прихвостень коменданта. Это все знают. Без его указки тот ничего сам не стал бы делать.
Георгий тяжело выдохнул.
Зачем коменданту это было нужно? Чтобы сделать его жизнь невыносимой и заставить подписать то самое признание, которое от него требует Седов?
Но признание нужно Дранкуру, чтобы доказать причастность Вестленда к нападению на Карьер. А комендант — альтхамец.
Что тогда хотел добиться Оутс? Спровоцировать его на драку? А потом иметь возможность вновь притащить к Источнику без всякой защиты и смотреть, как на это будет реагировать его организм? Как будто изучают его.
Или ставят опыты.
— Нам лучше продолжить ходить. Счетчик движения, к сожалению, я отменить не могу, — голос капитана ворвался в его тяжелые мысли. И он сделал первый шаг, выходя на полкорпуса вперед.
— Первый месяц у меня был сложный курс реабилитации. При захвате Карьера я нахватался излучения и был не совсем в себе. Какое-то время мне ставили диагноз нестабильности психики и признавали недееспособным. Потом все восстановилось и меня даже вернули на службу. Когда я вышел из больницы, я связался с вашим адвокатом и рассказал ему все то, о чем говорил сейчас вам.
— Вы очень рискуете, капитан. Даже наш разговор — это риск для вас. Вы становитесь ненужным свидетелем.
— Я знаю, что вам запретили свидания
