подготовительная работа нами закончена, – говорил дирижер. – Сейчас коллектив оркестра занят художественной отделкой исполнения симфонии».
Концерт из зала Филармонии транслировался, и перед началом диктор торжественно зачитал текст: «Товарищи, в культурной жизни нашего города сегодня большое событие. Через несколько минут вы услышите впервые исполняемую в Ленинграде Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича – нашего выдающегося земляка… <…> Дмитрий Шостакович написал симфонию, которая зовет на борьбу и утверждает веру в победу. Само исполнение Седьмой симфонии в осажденном Ленинграде – свидетельство неистребимого патриотического духа ленинградцев, их стойкости и веры в победу, их готовности до последней капли крови бороться и завоевать победу над врагом. Слушайте, товарищи…».
Как видим, премьере был придан официально-торжественный статус. Это подчеркивалось и присутствием в зале необычных для Филармонии слушателей – высоких военных, партийных, советских руководителей. В то же время в зале находилась и культурная элита города, и обычные любители филармонических концертов. Вал был «наполовину пуст» или «наполовину полон»? В последние годы – годы пересмотра всех утверждений минувших лет – иногда доводилось слышать, что публику составляли военные, прибывшие в организованном порядке.
Конечно, их было много – при генералах и руководящих лицах всегда большая свита. Не вдаваясь в полемику, приведу выдержки из письма сотрудника Публичной библиотеки В.Люблинского (написано 10 августа). В них и его взгляд на желанный концерт, и ситуация с билетами. Люблинский «был очень огорчен» тем, что «вопреки двухнедельным ожиданиям и надеждам» не попал накануне в Филармонию. «Не успев достать полностью расхватанных билетов», он «даже обеспечил себе пропуск», но не удалось освободиться от дежурства на работе. «У меня, – продолжает Люблинский, – хватит терпения дождаться следующих исполнений, но мне было бы бесконечно любопытно присутствовать на премьере, как на событии, увидеть нынешний "цвет общества", запомнить момент; ведь в любом серьезном романе о Ленинграде эпохи блокады этот вечер должен был бы найти место в цепи таких дат, как начало войны, как последние дни перед началом осады, как дым первых бомбежек <…>».
Концерт вошел в историю. Вошли в историю и люди, осуществившие премьеру. В программке были перечислены 80 человек (Лев Маргулис – в их числе), а также дирижер К.Элиасберг, ассистент дирижера С.Аркин, руководители духовых оркестров, чьи музыканты были в числе исполнителей, – А. Геншафт и Н. Маслов, инспектор оркестра А. Прессер, библиотекарь О. Шемякина.
Понимание своей причастности к истории укреплялось в музыкантах постепенно. «Мы как-то не отдавали себе отчета, что это что-то чрезвычайное, – вспоминала Г.Лелюхина (Ершова). – Ну, думали надо играть эту симфонию Шостаковича, ведь специально написана, вроде бы, о Ленинграде. Знали, что будем ее в Филармонии играть и готовились, репетировали. Играть было очень трудно нам, духовикам. Не хватало дыхания. Кроме того, в Радиокомитете было холодно, особенно у скрипачей руки мерзли». Уже говорилось, что некоторые исполнители протестовали против подготовки симфонии, считали это непосильным трудом. Подобные ситуации при подготовке музыкальных шедевров складывались и в прошлом (например, в 1930-е годы солисты балета заявляли, что танцевать балет «Ромео и Джульетта» Прокофьева невозможно).
Однако талант композитора, масштаб сочинения, воля дирижера сделали свое дело. Ведь исполнителями были профессионалы, и мощь музыки не могла оставить их равнодушными. И сама симфония, и ажиотаж вокруг премьеры постепенно пробудили понимание масштаба события.
Человек из оркестра. Блокадный дневник Льва Маргулиса. СПб., 2013. С. 195–197.
Из дневника А. Фадеева
В тишине зала перед одетыми в черное и уже наладившими инструменты музыкантами вырос над пультом высокий, сутуловатый человек с выразительными белыми руками, в черном фраке. Он поднял палочку, и симфония началась.
И только она началась, лица всех сидящих в зале преобразились. Из будничных, обремененных суровыми тяготами и заботами, они, эти изможденные лица, стали очень ясными, открытыми и простыми. Они не были похожи на лица любого обычного концертного зала. Печать великого знания лежала на этих лицах.
Раза два во время исполнения симфонии начинался артиллерийских обстрел города, а лица людей с тем же ясным, открытым и простым выражением, выражением знания, недоступного и неизвестного людям других мест, были обращены к оркестру.
Часа через три я был уже в Москве и вступил в привычные условия жизни. Но еще много дней я не мог привыкнуть к этой жизни. И когда люди говорили мне что-нибудь, я не мог вслушаться в то, что они говорили, и видел только, как они шевелят губами, настолько то, что они мне говорили, было далеко от меня. Снова и снова вставали в памяти моей и этот зал Филармонии, и эти лица, и мощные звуки Шестой симфонии Чайковского, восходящие к небу.
Фадеев А. Ленинград в дни блокады: из дневника. М., 1944. С. 146.
Из воспоминаний командира артиллерийского контрбатарейного корпуса Н.Н. Жданова
Резкое снижение обстрела города было ярким свидетельством того, что инициатива в контрбатарейной борьбе перешла к нашей артиллерии. Мне помнится такой эпизод.
В воскресный день 9 августа 1942 года ленинградцы впервые в торжественной обстановке слушали Седьмую симфонию Шостаковича, посвященную автором нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе, родному Ленинграду. Во время этого необычного в условиях блокады концерта в филармонии вражеские батареи вынуждены были молчать, хотя площадь Искусств, где находится филармония, подвергалась обстрелу очень часто.
Симфония исполнялась под грохот стрельбы нашей артиллерии. Если в филармонии взял дирижерскую палочку Карл Элиасберг, то на огневых позициях на окраине города, в районе Автова, дирижировали контрбатарейщики. В зале звучали мелодии музыки, а на передовой, сливаясь в своеобразную симфонию, гремели залпы наших орудий. Это артиллеристы-контрбатарейщики обеспечивали исполнение Седьмой симфонии.
Уменьшение обстрела города летом 1942 года вначале нас обрадовало, а потом мы стали беспокоиться, так как было совершенно ясно, что противник не мог отказаться от обстрела Ленинграда и Кронштадта – поговаривали о готовящемся штурме города. Пленные подтверждали подготовку штурма и указывали на подвоз тяжелой артиллерии с других фронтов, в частности, из-под Севастополя. Это же подтверждала и наша разведка, которая докладывала, что через ближайшие к Ленинграду железнодорожные станции проходят эшелоны с артиллерией крупных калибров.
На основе изучения тактики немцев под Ленинградом артиллеристы уже знали, что они берегли мощные орудия крупных калибров. Поэтому огневые позиции для подобного рода артиллерии они старались убрать поглубже в свою оборону, создать надежные укрытия для орудий, прочные блиндажи для расчетов и погребки для снарядов. А тут еще однажды были получены сведения от разведки, что немцы устанавливают свои орудия на какие-то металлические круги, которые свободно и легко один человек вращает на 360°.
Сосредоточение у стен города все большего числа осадной артиллерии, надежное укрытие орудий в дзотах, подготовка огневых
