Может, стоит выйти и намекнуть, что товар я порченный и не пригодный для участия в размножении?! Ар почему-то не упомянул о самом главном!
— Сын, девушка погибнет в твоих руках. Ей и так осталось немного, а я помогу. Ты ведь знаешь, только я смогу помочь на таком сроке.
Я вздрогнула и сильнее приоткрыла дверь, безумно надеясь, что ослышалась. Ослабевшие пальцы не слушались, и дверь с тихим хлопком распахнулась, стукаясь о стену. И я предстала во всей красе перед «бравыми» ребятами. Теперь все удивлённо смотрели на бледную меня, замершую в центре дверной арки.
Я печально развела руками и укоризненно вздохнула:
— Невиноватая я, это все он!
Схилки посмотрели на меня как-то странно, в их глазах я была чем-то сродни с умалишенной, отсталой девочкой. А я не могла оторвать взгляд от Ара. И поняла одно — слово «шок» у меня будет ассоциироваться с этой картинкой.
— Подойди, дитя. Хочу взглянуть на тебя, — старичок, милый только на первый взгляд, вытянул ко мне ручки и поманил, как приблудную кошку. И вот таких слов, вкупе с отношением, я стерпеть не могла:
— Извините, дедушка, но я похожа на больную на всю голову? Вы на этого гляньте, — ткнула пальцем в сторону Ара, — я к нему близко подходить не намерена. Жить хочу, знаете ли, долго и счастливо.
Старичок запнулся, хрипло усмехнулся, давая понять, что он понял каждое мое слово. Ар молча смотрел на меня, а радужку его глаз поглощала тьма. Так себе зрелище, скажу я вам.
— Вот мне матушка говорила, что иногда лучше жевать, чем говорить! Вот и вы могли бы воспользоваться народной мудростью, а не язык распускать… и в чужую личную жизнь не лезть.
Старик улыбнулся, а вот Ар, наконец, отмер и на всю гостиную прорычал:
— Алена…
И было в этом рыке столько боли, разочарования и отчаяния… И стало больно до слез, обидно… и да, я этим психическим не дамся! А ещё некстати его будущая жена вспомнилась. Та, что идеальная «детородительница» для Ара, и такое бешенство обуяло, что высказаться пришлось, иначе мог произойти взрыв:
— Да, милый, ты станешь папочкой! И не надо на меня так смотреть, мог бы и сообразить, что трахать беззащитную девушку обычно наказуемо. Возмездие, оно, знаешь ли, существует!
Вот теперь на меня так посмотрели (причем все схилки видимо из солидарности), что, казалось, расплавятся стены, только я ждала слов Ара. Именно их я ждала, забывая дышать. Но высказался, конечно, старичок, при этом улыбаясь как-то криво:
— Ты трогал ее? Как часто… — бедный-бедный дедулька, но, наверное, не стоит в подробностях рассказывать, на что его сынок способен. Ха, часто! Ха, трогал… нет, ну, трогал, конечно…
Ар продолжал смотреть так… словно я разрушила весь его мир. Гнева больше не было, было отчаяние… Ар сделал шаг ко мне и произнес, поворачиваясь к отцу:
— Это ничего не меняет. Девушка останется со мной, и я буду защищать ее до последней капли крови. А наш ребенок. Это только моя проблема, — зло выдохнул Ар и обнажил клинок. — Я сказал тебе по прилёту и повторю сейчас — она останется со мной.
— Она умрет, сын — у нее большой срок. И не достанется ни тебе, ни Ирвину. Ты же знаешь, я не приемлю насилия, — показано скривился старик, посматривая на клинок. — Ирвин возьмет её даже не девственной, у них девяносто процентная совместимость.
Сейчас глаза старичка метали молнии, он искренне желал мне добра, в смысле выжить, поэтому продолжил свои увещевания.
— Сейчас ещё не поздно ее спасти, все уладить. И хочешь, можешь немного развлечься с ней после, раз она не умерла от твоих… хм, прикосновений.
Под прикосновениями, как я понимаю, подразумевался стандартный половой акт. Даже рот открыла от наглости некоторых!
Ар остро смотрел вперёд, но оружие не убрал.
— Я прошу вас, дорогие гости, покинуть мой дом, — процедил сквозь зубы.
— Сынок, я готов подождать… немного… когда ты придешь в себя от бурных… прикосновений. Ты мой сын, и я понимаю, что ты испытываешь после эмоциональной голодовки и она первая… но она умрет. Ей не выносить ребенка высшего схилка, она совсем с тобой не совместима.
— Отец, мне стоит повторить свою просьбу?
— Не стоит, я все понял. У тебя есть ещё несколько дней, после я её заберу. В конце концов, времена варварства давно канули в лету… издевательств над живым существом я не потерплю!
И, поклонившись, повернулся к двери… нервной походкой засеменил к выходу. Вслед за ним отправилась и свита. А я не нашла ничего лучшего, как спросить:
— У меня есть пара вопросов.
— Всего лишь пара? — зло ухмыльнулся Ар. Почему-то именно сейчас я пожалела, что не отправилась с новым родственничком. Просто Ар был невменяем. Об этом говорило…да просто кричало все его тело. Руки сжимались в кулаки, бешеный взгляд, направленный на меня, и бледное лицо с ожившими желваками пугали.
— Хорошо, ограничусь одним. Что будет со мной и моим ребенком?
— Ты хочешь сказать с нашим ребенком?! — зло переспросил Ар, а я съежилась от его реакции. Да просто обычно спокойный схилк взорвался. Его глаза сжались в узкую линию, а потом он проломил стену. Вот так просто…и в гостиной появилось ещё одно окошечко. Не ровненькое, правда, и совсем не аккуратненькое. Жалко… не головой.
— Знаешь, как ты меня бесишь, Алена?! Знаешь?! — завопил он так, что заложило уши. Но я стояла и смотрела в глаза Ара, а по щекам потекли слезы. Горькие, отчаянные. Только сейчас, наверное, я осознала… что Ар никогда меня не любил. И эти слезы… короче, Ар заткнулся и вопить перестал. Произнес тихо:
— У тебя две минуты, собери все необходимое — мы уезжаем.
Не знаю, что он там себе решил, но я, прежде чем метнуться по лестнице, все же спросила ещё раз:
— Что будет с нашим ребенком?
— Его не будет, Алена. Я не дам тебе умереть.
— То есть ты даже не попробуешь…
Он резко прервал меня, не дав договорить:
— Я повторяю! Твоей жизнью я рисковать не намерен.
— А меня ты, как обычно, спросить забыл, — выдохнула в тишину комнаты.
И поплелась наверх. Надежды на то, что Сарес успеет, у меня не было. Я вяло взяла свой рюкзак, который, кстати, валялся неразобранным с прежних времён у порога, и потопала вниз в том, в чем была — в полосатом домашнем костюме. Эти полоски, как никогда, олицетворяли мою жизнь — быть рабыней космического монстра это тебе не хухры-мухры! Это удовольствие пожизненное!
Ар был готов. На нем поблескивали серебром новенькие треники, а грудь скрывало стандартное обмундирование, что-то типа сюртука. Схилк зло посматривал на меня, а я, ежась от его ледяного взгляда, произнесла:
— Никогда тебя не прощу.
— А мне и не нужно твоего прощения, достаточно и твоего тела, — зло ответил мне и, схватив за локоть, потащил к «автошке». Его глаза искрились бешенством, а руки непроизвольно сжимались в кулаки. Он боролся с собой, я это чувствовала. Только неизвестно… кто побеждал — тот Ар, что хотел свернуть мне шею или тот — что собирался просто безболезненно придушить. Впрочем, раз меня куда-то тащат — значит, ещё поживем.
