Двери лифта отворились, и вышла радостная молодая пара с новорожденным, очевидно первенцем, судя по их волнению. Я совсем забыл, как малы младенцы, как напоминают они существа из документальных фильмов о дикой природе.
– Какой красавчик, – сказал я.
– Знаю, – ответила гордая мать, пытаясь помешать огромной синей шляпке сползти на лицо младенца.
Рождение ребенка – одно из тех событий, когда британцы готовы заговорить с совершенно посторонним человеком. Новорожденные, щенки и железнодорожные катастрофы.
Лифт доставил меня на седьмой этаж, и я устремился в отделение Хелен. Впереди тянулся коридор с лакированным полом. Справа – первый отсек с шестью кроватями, на которых лежали шесть совершенно одинаковых женщин. Катерины среди них не было. Мамаши в ночных рубашках и халатах так сосредоточенно разглядывали маленькие свертки в плексигласовых колыбельках, что не обратили внимания на странного человека, который по очереди оглядел их. В следующем отсеке находилась очередная порция мамаш – они тоже совсем не напоминали Катерину. Последний отсек располагался рядом с телевизионной комнатой: из приоткрытой двери доносились искаженные крики актеров.
– Здравствуй, Майкл, – произнес позади меня голос Катерины.
В потертой зеленой ширме, огораживавшей ближайшую кровать, имелась маленькая щель. Я шагнул к ширме, протиснулся в щель – на кровати сидела Катерина в моей футболке с надписью "Радиохэд"[43]. Судя по выражению лица, она мне не очень-то обрадовалась. Если честно, выглядела она откровенно испуганной. Я нагнулся поцеловать ее в щеку, и она не воспротивилась.
– Поздравляю, – сказал я.
Катерина ничего не сказала – лишь тупо смотрела в сторону.
– Так вот, значит, какой он – мой маленький мальчишка? – забормотал я, пытаясь сыграть счастливого отца семейства.
Сюрреалистичность ситуации усугублялась бодрой музыкальной заставкой какого-то комедийного сериала, гремевшей в соседней комнате.
Я посмотрел на спящего в колыбельке младенца; на запястье у него была бирка из голубого пластика. Ребенок выглядел таким совершенным и маленьким, все части его тела были выточены с такой любовью, что мне захотелось поверить в Бога.
– Он прекрасен, – сказал я. – Он так прекрасен.
Я смотрел на ресницы младенца, которые были умело завиты и расставлены через равные промежутки, на идеальную окружность его ноздрей. А затем услышал голос Катерины:
– Он не твой, Майкл.
Сначала до меня не дошло. Но потом я все же осознал смысл ее слов и поднял на нее взгляд, онемев от непонимания. Ее глаза наполнились слезами.
– Он не твой, – повторила Катерина, и в ответ на мое недоуменную растерянность добавила: – Тебя же все время не было. – И она безудержно зарыдала: – Тебя же все время не было.
Я продолжал на нее смотреть, отыскивая хоть какую-то логику в ее словах.
– Но откуда ты знаешь? Я хочу сказать, с кем еще ты…
– С Клаусом.
– С Клаусом?!
– Мне было одиноко, мы выпили вместе бутылку вина и… ну, я не знаю.
– Что? Одно потянуло за другое, так надо понимать?
– Не кричи.
– А я не кричу, – закричал я. – Но ты бросила меня из-за того, что я тебя обманывал, и все это время носила в себе чужого ребенка!
Рыдания стали громче; они перешли в животные всхлипы.
– А откуда ты знаешь, что он не мой? Мы же не предохранялись, помнишь?
– Я специально все подстроила, потому что знала, что беременна. Чтобы ты не догадался. Тогда я еще считала тебя хорошим отцом, а теперь уже слишком поздно.
– Но он может быть моим, – беспомощно взмолился я и перевел взгляд на колыбельку, надеясь разглядеть в ребенке свои черты. Их не было. Вообще-то, если б меня спросили, я бы ответил, что Катерина однозначно зачала его с сэром Уинстоном Черчиллем.
– Судя по датам, ребенок его. Я знаю. Можешь сделать анализ ДНК, если сомневаешься, но до того времени тебе придется верить мне на слово. Это не твой ребенок.
Катерина подняла голову; она смотрела на меня с вызовом и даже с гордостью – а как же иначе, ведь только что она вбила последний гвоздь в крышку от гроба нашего брака.
– А он знает? Я хочу сказать, ты сказала ему?
– Нет. У этого ребенка нет отца.
И она снова заплакала. Мне хотелось сказать: "Ладно, не надо плакать, все не так плохо", – но, разумеется, все было плохо, все было очень-очень плохо.
Я не знал, что делать. Казалось, в моем присутствии больше нет никакого смысла. Я навестил женщину, которая не желала больше быть моей женой и к тому же родила ребенка от другого мужчины. Поэтому я выбрался за ширму, прошел по коридору и покинул отделение. Проходившая мимо медсестра расплылась в блаженной улыбке, – так обычно улыбаются посетителям роддома, – но вряд ли я сумел ответить ей тем же. Не помню, чтобы я выходил в дверь отделения, но, наверное, так оно и было.
Все эти месяцы я наблюдал, как растет живот Катерины; подавал ей салфетки, когда ее рвало по утрам; смотрел на маленькое ультразвуковое фото зародыша; ходил вместе с ней на родительские курсы; слушал, как толкается внутри нее ребенок; с волнением ждал известия о рождении. И вот все эти переживания оказались вмиг перечеркнуты. После того, как Катерина ушла, я мечтал, что младенец свяжет нас снова. Но мечты эти рассыпались в прах.
Я вызвал лифт, не зная, куда направлюсь, когда выйду из больницы; от потрясения я чувствовал себя, точно пьяный. Голова кружилась от сотни путаных и гневных мыслей. Она считает, что я обидел ее; она ведет себя так, будто это она – потерпевшая сторона, несчастная жертва бессердечного обмана; и все это время внутри нее рос ребенок – свидетельство измены самой крайней степени. Пребывая в мучительном смятении, я возмущался открытием, что с нашим соседом она сексом занялась, а со мной вечно отказывалась, – такое, во всяком случае, у меня сложилось впечатление. И дело ведь не в пагубной привычке – мы вовсе не трахались по три раза на дню, когда я бывал дома; так что не скажешь, будто в те дни, когда меня не было, ее сжигала сексуальная неудовлетворенность. После рождения детей именно секс задвинули в дальний ящик – у нее никогда не хватало сил. Она ведь сама говорила, что когда тебя целый день лапают дети, уже не хочется, чтобы муж, возвращаясь домой, тоже тебя лапал. Да, но у нее достало сил, чтобы вступить в соитие с мускулистым юнцом. Не удивительно, что мерзавец всегда был со мной любезен. Прочистил мне раковину, сменил предохранители, открутил вентиль; его не смущала никакая работа. Обрюхатить твою жену? Нет проблем, Мики. Загляну, когда тебя не будет.
