краю здания.
— У меня есть для тебя подарок, — сказал он. — Что-то красивое и достаточно жестокое, чтобы удовлетворить тебя и твою храбрость в эти выходные.
— Мне не нужен подарок, — честно сказала я ему. — Кроме возможности чаще разговаривать с моей семьей и… и если ты снова вернешься в мою жизнь.
Его рука сжалась в моей, пока он вел нас по красивой благоустроенной дорожке к пристройке, явно похожей на конюшню.
— Я попрошу Риддика достать тебе телефон с международными текстовыми сообщениями. Это будет контролироваться, так что помни об этом, когда ты разговариваешь со своей семьей, но ты можешь отправлять им сообщения, когда захочешь.
Я дернула его за руку, чтобы остановить, а затем встала на цыпочки и легонько поцеловала край его челюсти.
— Спасибо, Ксан, — мягко сказала я.
Вокруг моего сердца росла нежность, которая, казалось, расцветала только для него. Это заставило меня почувствовать себя нехарактерно застенчивой и уязвимой, несмотря на то, что это прекрасное чувство расцвело в моей груди.
Он выглядел слегка ошеломленным моей добровольной привязанностью на секунду, прежде чем его глаза улыбнулись, и он покачал головой.
Мы продолжали подниматься по пологому холму в тишине. Он вытащил меня через огромные двери амбара на напоенный сеном воздух конюшен.
Немедленно большая черная голова коня Александра, Харона, высунулась из его стойла, чтобы он мог заржать своему хозяину.
Александр усмехнулся и подошел, чтобы провести твердой рукой по длинному носу лошади.
— Ты любишь лошадей? — спросил он меня, доставая из сумки красное яблоко, которое он скормил счастливому зверю.
Я кивнула, нерешительно подняв руку, чтобы погладить бархатную мордочку Харона. — Я каталась на них несколько раз. Друг семьи, Кристофер, возил нас по праздникам на виноградник, и мы могли там покататься на лошадях.
Александр щелкнул ртом, и над стойлом рядом с Хароном появилась еще одна голова. Я задохнулась, когда двинулась к великолепной лошади с протянутыми руками.
Она было полностью золотой. От макушки великолепной волнистой гривы до самого основания копыт лошадь была мерцающей бледно-золотым металлом.
— Она такого же оттенка, как твои глаза на солнце, — пояснил Александр. — Она золотая ахалтекинская, очень редкая порода из Туркменистана.
— Она выглядит как живой солнечный свет, — сказала я ему, поглаживая ее нос. — Я никогда не видела существа столь прекрасного.
— Хорошо, что она твоя.
Я моргнула в золотые глаза лошади, а затем в серебряные глаза Александра. — Прошу прощения?
Он пожал одним плечом, как будто купить мне редкий и, вероятно, безумно дорогой подарок — дело малое. Подарок, который позволит мне прожить здесь еще долго после того времени, которое я решила провести в Перл-Холле.
— Ты через многое прошла за последние несколько недель. Я хотел снова доставить тебе немного радости.
Мое сердце сжалось, как судорога, болезненно и так долго, что я думала, что могу умереть.
— Зачем тебе моя радость? — тихо пискнула я.
Александр прислонился к деревянной стене и наблюдал из-под полуопущенных век, как я глажу его лошадь. — Знаешь, почему я зову тебя Мышонком? Потому что ты маленькая мышка, у которой нет защиты от меня. Я могу экспериментировать над тобой, охотиться на тебя и полакомиться тобой или же скормить другим зверям так легко, как мне заблагорассудится. Я вздрогнула от его слов и бросила на него несчастный взгляд, от которого его губы дернулись. — Но есть несколько басен, где маленькая мышка оказывается действительно очень умной и обманывает кошку, слона или сокола, чтобы они попались на их же уловки. Ты, мой Мышонок, так хорошо играешь в нашу игру, что я уже не знаю, кто выигрывает.
Я облизнула пересохшие губы и пожала плечами, наклонившись, чтобы понюхать теплую, чистую шкуру моей лошади. — Я поняла, что мудро не поддаваться невинному виду того, кто ранее показал себя опасным.
Ухмылка Александра была злой. — Умная девушка.
— Не совсем так, — прошептала я своей золотой красавице, как будто это была лошадь, с которой я делилась своим секретом.
— У меня нет никаких навыков, — призналась я, и мне показалось, что слова вырвали из тонкой ткани моей души.
Это была моя самая большая слабость и позор.
Я была ничем иным, как своей упаковкой, красивой бумагой, аккуратно обернутой вокруг пустой коробки.
Не было никакой причины подвергать себя все большему влиянию Александра надо мной, но я чувствовала непреодолимую потребность в этом.
Это могло быть свидетельством его обусловленности мной, но я думала, что это было что-то другое.
Я никогда не встречала человека, который был бы так похож на лабиринт. За каждым углом таился еще один шок, какой-то ужасный опасный зверь, которого я никогда не могла понять, но другие были более мягкими, прекрасными, как летние фейри. Даже его прекрасные существа были опасны для моего здоровья, соблазнители и разрушители работали в тандеме, чтобы выпотрошить меня до самой души.
Жар Александра прижался к моему боку за мгновение до того, как он заключил меня в свои объятия и поднял пальцами мой подбородок. — Разве я не дал тебе навыков?
Я фыркнула. — Хорошо, я думаю, что теперь я опытная членососка.
Его хмурый взгляд был яростным. — Мне не нравится эта грубая грязь с твоих губ. Да, ты доставляешь мне удовольствие всеми способами, которыми женщина может доставить удовольствие мужчине, но я думаю, если ты действительно посмотришь, то обнаружишь, что научилась другим навыкам. Риддик говорит, что ты чуть не обыгралиа его на рапирах на прошлой неделе, научилась играть в шахматы, научилась кулинарии у Дугласа и рукоделию у миссис Уайт. Ты знаешь правила самообороны и теперь говоришь по-английски так же прекрасно, как на родном языке.
Он наклонился, чтобы провести своим носом вдоль моего. — Это не качества глупой, бездарной девушки. Это атрибуты ферзя, которого заставили думать, что он всего лишь пешка.
Мое сердце медленно и сильно билось в груди, стуча в ребра, словно ожидая, что Александр откроет дверь и потребует ее для себя. Неуверенность всей жизни была аккуратно раздавлена дорогим каблуком Александра, как если бы это был обычный таракан. Я почувствовала смерть этого позора в своей душе и вздохнула, когда его дух улетучился.
— Знаешь, Мышонок, мне очень хочется оставить тебя здесь, со мной, навсегда, — продолжал он.
Иногда я задавалась вопросом, был ли он телепатом или было что-то симбиотическое в наших отношениях Господина и раба, что давало ему привилегированный доступ к моим мыслям.
Разве я не желала того же самого?
— Я знаю, что это невозможно по множеству причин, но я хочу убедиться, что ты всегда будешь помнить, что принадлежишь мне. Ты вспомнишь, когда меня не будет,
