иметь дело со мной.
Она испуганно слушает властный голос сына и оправдывает его: он у них главный. Он сильный мальчик, немногословный, таким подчиняются сверстники.
Вечером позвонил Раскосов. Она возмутилась, домой он никогда не звонил.
— Надя, у вас вместо сердца — лист фикуса.
— Ваша жена ушла в магазин?
— Скучно, Надя.
— На днях я видела вас на улице. Вы шли и держали за руку своего мальчика. Прошли и оставили за собой чистый след. Не звоните мне никогда домой, Раскосов.
Ночью она долго не могла уснуть. Думала о проекте. В каких пределах они все-таки смогут расширить смету? Видела себя на сельской улице: «Кто это?» — «Архитектор». С Олегом останется Марья Ивановна. Надя придет к ней и скажет: «Люди должны помогать друг другу. Вручаю вам редкого мальчика и надеюсь, что все будет хорошо». Если сказать это серьезным, не допускающим возражения голосом, Марья Ивановна воспримет просьбу как приказ. В отделе надо поставить на место Толубеева. А впрочем, не стоит с ним связываться. Бедная Аська. Неужели он ей хоть чуточку симпатичен? Что за глупости, конечно, да. Как трудно поверить, что противного, злого человека кто-то любит. А тысячи людей живут без любви. Об этом никто не говорит, но это так. Так ли?
Миля говорит, надо двигаться. Куда двигаться? Надеть сейчас пальто и выйти на улицу? Молодая интересная женщина с ребенком движется в поисках личного счастья. Не проходите мимо: у нее отдельная квартира и диплом архитектурного института. Нет, муж не сбежал от нее, у нее хороший характер. Мужа не было. Был однокурсник. Упрямый, молчаливый очкарик. Он был в нее влюблен. Все утверждали, что он умрет от этой любви. Она спасла его от смерти. Была комсомольская свадьба. Девчонки подарили плюшевого медведя и огромную связку разноцветных шаров. Медведь летал по залу на этих шарах. Смертельная любовь должна оканчиваться смертью. Не проходите мимо, молодой человек, я вас в темноте плохо вижу, возможно, вы и не молодой… Так вот, та любовь умерла. И никто не плакал на ее поминках. Вам не интересны подробности? Спасибо. Хотите я расскажу о себе все? Я ведь еще два раза собиралась замуж. Один раз по собственной смертельной любви, в другой — из страха, боялась быть одна. Ах, вы женаты. Ну и что? Неужели женщине в тридцать лет можно рассчитывать на что-то другое? Скажите своей жене, что любовь умерла. Дети? У них будет своя жизнь. Их тоже кто-нибудь когда-то бросит, если они не успеют этого сделать сами. Я цинична? Нет, стойте, теперь уж я вас не отпущу, пока вы мне не ответите — почему? Откуда у меня — незлой, застенчивой — этот цинизм? Сумасшедшая? А вы нормальный. Тащитесь домой во втором часу ночи — и это нормально?
Сна не было ни в одном глазу. Поднялась, пошла на кухню, поставила чайник. Господи, о какой ерунде она думает. Так чисто и покойно в ее доме, так счастливо спит за стеной ее мальчик. Завтра она пойдет на работу. Потом поедет в колхоз. Вместе с Олегом. Там есть школа. Не надо нагораживать трудности, если можно обойтись без них.
Она думала о завтрашнем дне: о проекте, о звонках Раскосова, подсчитывала, сколько денег ей дадут на командировку и что надо купить в дорогу, думала обо всем этом спокойно и удивилась слезам, которые вдруг хлынули из глаз. Словно поток вырвался из запруды, и в нем кружились, тонули и поднимались наверх печали ее чистой, строгой жизни.
МАДОННА БЕЗ ПРОФИЛЯ
Просыпается Вика поздно. Недовольно щурится, оглядывая прогретую солнцем комнату, берет с пола книгу и ищет страницу, на которой остановилась ночью. И вдруг вспоминает, что Галка вчера принесла пастилу. Коробка лежит на кухне. Вика босиком бредет на кухню, возвращается с коробкой и шлепается в кресло. Рядом с креслом — проигрыватель. Вика бросает лапку проигрывателя на пластинку, ест пастилу и слушает песню. В песне — про любовь. Он ее любит и мечтает, чтобы она его позвала. Вика жует пастилу и думает, что вот ее никто не любит. Даже длинный, без юмора сосед Толик не любит. Он просто приходит, потому что у них квартира без соседей. Толик называет квартиру «изолированной» и всякий раз вздыхает, произнося это слово. Сейчас Толик на практике; его соседки, когда встречают Вику во дворе, спрашивают:
— От Толика что-нибудь есть?
«Что-нибудь» — это письмо. Писем от Толика нет, и Вика отвечает:
— Он, наверное, утонул или попал под ток высокого напряжения.
Соседки пугаются и подозрительно смотрят на Вику, а она кротко удаляется от них и чувствует, как они сверлят ей спину глазами и ругают про себя: «Ну, и ехидина».
Вечером придет Галка. К ее приходу надо убрать квартиру. Надо сходить в магазин и купить докторской колбасы. Галка ест эту колбасу без хлеба, пьет черный кофе и расхваливает свою фигуру. «Они хотят трескать отбивные и иметь фигуру. Нет уж, милейшие, что-нибудь одно». Про фигуру Галка распространяется каждый раз одними и теми же словами. Вика любит, когда она ворчит: «Что у тебя за походка? Почему ты маршируешь? Ты узкая и длинная, как лента, ты должна ходить вот так…» — Галка ладонью рисует в воздухе волнистую линию. Толика она не любит: «Теперь это называется мужчина. Ничего живого. Лицо затерто, как крыльцо. Ноги и руки как вареные макаронины». Вика аж взвизгивает, так ей нравится, что она как лента, а у Толика руки и ноги, как вареные макаронины.
— А мама как кто?
— Твоя мама — елка. Зеленая и колючая.
Галке сорок лет. Она однокурсница и подруга Викиной мамы. Вика ее считает странной и прекрасной. Галка сама себе вяжет платья, ездит в отпуск в Болгарию и плачет, когда кукольный театр, в котором она работает режиссером, не выполняет план и актеры отказываются от выездных спектаклей.
Вытирать пыль, мыть посуду под такую песню могут только черствые души. Вика закрывает проигрыватель, сидит несколько секунд выпрямив спину, будто собирается нырнуть в ледяную воду. Наконец, зевнув и вздохнув, плетется на кухню. Наливает в ведро воду, кидает туда тряпку. Смотрит на часы и пугается. Через час надо идти на обед к Красильниковым.
Эти обеды — наказание. Мадам Красильникова уставляет стол посудой, суп приносит в фарфоровой вазе с ручками, Вика боится чавкнуть, жует с сомкнутыми губами и чувствует, что у нее, как у кролика, шевелится нос. Когда
