— тоска,
В России — беспричинное веселье.
И русский раб таращит свысока
Глаза свои, ушедшие в похмелье.
Такие стихи должны были всколыхнуть народный праведный гнев.
Были в сумке Ризвана произведения прозаические. Например, о пытках в русских застенках и муках борцов за веру.
«…Вдруг дверь отворилась, и в подвал вошли один за другим пятеро в камуфляжной одежде. Первый из появившихся в дверях держал автомат наизготовку, он вошел крадучись, будто на него могли внезапно напасть. В его голубых поросячьих глазах был виден страх, который он пытался скрыть. Даже после того, как он увидел Муслима и Асхаба, лежащими в лужах крови, страх в его глазах не прошел. С нацеленным автоматом он подошел к Муслиму и, не говоря ничего, занес ногу над его животом и со всей силы опустил ее. Муслим харкнул кровью. Остальные четверо стояли и наблюдали, как их отважный сослуживец избивал Муслима, всячески понося его и выкрикивая:
— Ну что, будешь на нас работать?
Один из стоявших произнес:
— Видимо, моджахед хочет стать шахидом.
— Займитесь другим, поджарьте его немного, — сказал им обладатель поросячьих глаз, очевидно, распоряжавшийся дознавательными действиями. Двое из них подошли к Хусейну и начали наносить ему удары по всему телу. Хусейн хрипел, будучи даже не в силах закричать. Затем они усадили его на стул и подключили к рукам и ногам электрический ток. Здесь уже Хусейн вскрикивал от боли. Его крики перемежались со словами “Аллаху акбар!”, что еще больше будило нечто звериное в его мучителях, и они увеличивали вольты. Периодически они прекращали и спрашивали:
— Будешь, тварь, говорить?
Хусейн молчал. Его губы были насквозь прокушены, из них текла кровь. Но он не переставал кричать: “Аллаху акбар!”, что окончательно опьянило палачей жаждой изуверства. А ведь затем их матери вспоминают их как героев и создают комитеты, а если они возвращаются живыми, им вручают ордена и медали и, разумеется, не обходится без крупных денежных вознаграждений. Охваченный безграничным садизмом, один из избивавших предложил:
— А давайте его живьем закопаем!
— Не имею ничего против, — сказал на это распоряжавшийся дознанием.
— А давайте сперва наденем на него бронежилет, постреляем в него, а затем и закопаем.
— Валяйте! — услышали они».
Были произведения о том, как воздавалось с лихвою оккупантам — продажным, пьяным, неверным, безбожным.
«Русские офицеры и местные мунафики — кафиры и муртады — организовали очередную пьяную оргию, но с участием женщин легкого поведения, специально доставленных для демонстрации разврата.
Разведка моджахедов моментально сообщила амиру об этих событиях. И, настал для муртадов и кафиров самый жаркий день на этой земле!
Началась операция “Абу-Идрис”. Спецподразделения моджахедов с двух сторон выдвинулись в направлении села еще затемно. Разведгруппы довольно скоро сообщили о ликвидации всех часовых, и моджахеды, войдя в село, оцепили все дома, в которых бражничали кафиры и муртады.
Заработали гранатометы, и воины Аллаха открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Душераздирающие крики, предсмертные стоны, поросячий визг и пьяный мат сотрясали предрассветное небо!
Профессиональные изверги — контрактники и главари муртадов — были уничтожены на месте и в алкогольном угаре отправлены в пекло преисподней. Следом отправились офицеры-нелюди, отличившиеся особой жестокостью и садизмом, а презренному предателю и доносчику из числа местных чеченцев сполна воздали за его подлые деяния — моджахеды публично снесли ему голову».
«В чем истинная вера? Мусульманин должен помнить о джихаде. Джихад — усердие в вере. Разве убивать оккупантов не является усердием в вере? Волки. Последняя волчица. Что имел в виду старик?..»
Ризван был горд, не взирая на терзавшие его сомнения и горькие мысли о большой путанице. Он был горд: его ценят за то, что он делает свою работу превосходно. «Тот, кто сражается, дабы слово Божье было превыше всего, следует по Божьему пути».
«А может быть, все дело в той проклятой пещере, где покоятся кости таинственных неверных?.. Чушь! Это всего лишь кости рабов — недостойных жить рабов», — успокаивал себя Ризван.
Ему особенно запало в душу стихотворение «Раб мертвого бога», написанное правоверным мусульманином, бывшим христианином — украинцем, братом их.
Капитан с похмелья был суров,
Потому не тратил много слов:
«Этого бандита — в Ханкалу!»…
Пол цементный, кровь засохла на полу.
Арматурой капитан крушил висок,
На груди его болтался мертвый «бог».
Перед самой отправкой Ризван записал интервью с Шамилем на видео. Басаев сидел на бревне, была хорошо видна его нога — протез. Шамиль улыбался, и неторопливо говорил, что борьба продолжается. Что верховная власть в Ичкерии принадлежит высшему военному меджлису моджахедов. Власть мунафиков силы не имеет: «Но они трусливо прячутся за бронированные двери Кремля». Что борьба будет идти до победного конца. Шамиль трогал протез. За его спиной вставали горы, вокруг был лес. Парил на костре чайник. Рядом с Шамилем был его друг — белокурый моджахед-славянин.
Ризван думал, что вот удивится его руководство, когда рядом с Шамилем увидят русского. Это будет сильный ход — смотрите, правильные славяне-русские выбирают путь истинной веры! Среди русских есть не только свиньи, насильники и пьяницы.
Ризван удобно устроился на заднем сиденье. Впереди сидела незнакомая ему женщина, куталась лицом в платок. Заднее стекло было треснуто — будто камень попал из-под колес на дороге. Майрбек плюхнулся за руль; заметив, как Ризван оборачивается и трогает выбоину, сказал:
— С блока стрельнул пьяный контрактник. Это моя сестра, она поедет с нами, чтобы было побольше народу, с женщиной всегда лучше ехать. Значит, если остановят, как договаривались, ты, значит, приезжал в село к родственникам. Кстати, Ризван, а кто у тебя остался здесь?
Ризван замялся.
— Никого не осталось. Уехали. Когда во вторую войну стреляли «градом», ракета разрушила родовой дом. Дед умер еще до войны. Да прими, Аллах, его благочестивую душу. Свою семью вывез за границу.
— Понятно.
— Извини, брат, я много раз думал вернуться. Но пока, сам понимаешь. Моя работа приносит много пользы — это информационая война. Если б я погиб в горах в перестрелке, проку было бы не много от меня. Ведь так же, Майрбек?
— Наверное. Едем. Паспорт у тебя настоящий?
Ризван похлопал по карману куртки.
Машина тронулась. Они выехали с улицы, на которой остался родовой дом, залатанный глиной, фанерами и связками соломы. Старик смотрел им в след, шептал губами.
С самого начала не заладилось. У Майрбека заработала рация, переговорив быстро, он вдруг, не выехав даже из села, свернул в противоположную дороге сторону и, прибавив газу, понесся по разбитой деревенской улице. Ризван оглядывался, ожидая увидеть
