киевлян можно, но что он от того выгадывает? Тогда именно он будет для киевлян грабителем и разорителем и, значит, уже не сможет надеяться на их поддержку в будущем. А без этой поддержки великокняжеский титул станет фикцией.
Известно, что варяги ждали месяц. Через месяц стало понятно, что великий князь платить не собирается. Лишить алчных варягов их законной добычи – дело смертельно опасное. Логично предположить, что варяжская дружина, разъяренная обманом, непременно решится силой заставить Владимира Святославича выполнить обещанное или отправится грабить Киев. Но ни того, ни другого не произошло. Варяги неожиданно стали кроткими и сговорчивыми: «Обманул нас, – согласились варяги, и тут же предложили выход из ситуации, – так отпусти нас в Греческую землю». На что великий князь коротко отвечает: «Идите!» Ситуация кажется невероятной. Но только кажется.
Прежде всего, Владимир Святославич мог объединить против варяжской дружины все войска удельной оппозиции во главе с новгородцами. Сделать это было нетрудно, ведь чудовищные аппетиты варягов фактически оставляли без вознаграждения всех прочих членов союза. Как ни сильна была варяжская дружина, но идти на открытый конфликт фактически со всей Русью, да еще находясь в самой глубине страны, было для варягов немыслимо. Надеяться на благополучный для них исход вряд ли приходилось. Конечно, кто-то мог добраться до родных фьордов, но это было бы явно меньшинство. Да и явилось бы оно домой без славы и без добычи. Правда, такой вариант хоть и избавлял Владимира Святославича от варягов, но не решал проблемы Киева – его пришлось бы отдавать на разграбление удельщикам, которым нечего будет противопоставить.
Впрочем, что значит «нечего»? А сами-то киевляне – они разве не представляют из себя достойной силы? Прежде всего это касается великокняжеской дружины. Вспомним – никакого сражения между войсками удельной языческой оппозиции и армией Ярополка Святославича не было. Родня была захвачена не в результате сражения под стенами крепости или штурма, а исключительно благодаря измене воеводы Блуда. Значит, великокняжеская дружина сохранилась в фактической неприкосновенности. И вновь отметим – не мог воевода Блуд в одиночку «провернуть» тот сюжет, который привел к гибели Ярополка Святославича. Был масштабный заговор, в который должно было быть вовлеченным значительное число людей. По существу, дружина изменила своему князю. Правда, не вся, так как эпизод с Варяжкой указывает, что какая-то часть дружинников оставалась верной своему патрону. Но, вместе с тем, тот же эпизод указывает и на то, что число их было незначительно и возможности ничтожны. Такие, как Варяжко, уже покинули дружинные ряды, разбежались или ушли к печенегам, лелея мысль об отмщении. Ну, а большая часть дружины? Очевидно, она присягнула на верность новому князю. Появление Владимира Святославича во главе этой дружины в Киеве могло быть воспринято киевлянам как добрый знак – великий князь вряд ли рискнет использовать киевскую дружину для репрессий в самом Киеве. Поняв знак, местная знать приняла сторону Владимира Святославича, отлично уяснив специфику текущего момента и смысл политической игры когда-то презиравшегося ими «робичича», – именно на них новый князь будет опираться в своей политике, именно они становятся противовесом и варягам, и удельной оппозиции. Для элиты, если она присягает на верность, ничего не меняется – она по-прежнему остается в привычной для себя роли. Ничего не изменилось и для киевского посада, добровольцы которого могли быть рекрутированы на освободившиеся в великокняжеской дружине места. Вряд ли, таким образом, Владимир Святославич обрел любовь киевлян, но несомненно удивил их и стал для них необходим.
Таким образом, спустя месяц после гибели Ярополка II, вопреки закрепившейся за собой недоброй славе, Владимир Святославич, сумел в лице киевлян обрести опору своей власти именно как правителя всей Руси. Осталось убедить уже с высоты золотого княжеского стола вождей уделов, в том числе и новгородцев, что их интересы будут непременно соблюдены. Новгородцам был гарантирован особый статус и особые преференции в торговле с Византией и внутри Руси. Залогом этого условия было то, что второй человек новой власти, могущественный дядя киевского князя оставался новгородским посадником. Надо полагать, Добрыня, имевший немалый вес в среде новгородских знатных мужей, а равно имевший и огромный опыт в политических интригах, более всего и способствовал умиротворению Новгорода. С прочими уделами было куда проще – без новгородцев они неизбежно становились сговорчивыми.
Что же до варяжской дружины, то она оказалась через месяц в безнадежном положении. То, что великий князь в услугах варягов более не нуждался – солидное доказательство того, что Владимир Святославич успел стать «своим» для Киева и киевлян. Задачи войны были достигнуты и положения договора исчерпаны. Свои обязательства Владимир считал перед варягами полностью выполненными фактом оплаты, внесенной еще в Скандинавии новгородским серебром. Очевидно, варягам было предложено вернуться домой. Но что они, воины покойных конунгов, там, на родине, станут делать? Кому они там нужны? Да еще без богатой добычи! Потому и просили варяги пропустить их в Константинополь, где они намеревались предложить свои услуги византийскому императору. Вообще-то, ход мыслей верный. Византия сильно нуждалась в опытных воинах.
Василий II – сын капризного и безвольного прожигателя жизни Романа II и недоброй памяти красавицы Феофано, – именно в год начала усобицы Святославичей (т. е. в 976 году), после неожиданной кончины узурпатора Иоанна Цимисхия, вступил на престол. Ему было двадцать два года и, следовательно, он был ровесником Владимира Святославича.
Как и Владимир, Василий II рос без отца, довольно рано осознав опасность жизни. Как и Владимир, Василий II займет в истории своей страны исключительное по значению место. Правда, если князь Владимир Святославич стоит в начале истории Православной Руси, расцвет которой им только предопределялся, то с императором Василием II связан последний зенит Византии, которая после его кончины начнет период увядания и кризисов, из которых уже не удастся выбраться. В 976 году Владимир Святославич, спасаясь от неминуемой гибели, вынужден был уйти «за море».
На тот же год и Василий II, вступивший только что на престол, находился в смертельной опасности: он едва не погиб перед коронацией в результате дворцовых интриг, устроенных паракимоменом, евнухом Василием Лакапином. Императора спасли вовремя подошедшешие отряды доместика Барды Склира. Коварство евнуха и угроза паралича государственной бюрократии без его административных талантов, сохранили Василия Лакапина и его окружение во власти. Тогда уже Барда Склир в Малой Азии поднял восстание; слава его, как полководца, была огромна и множество воинов стекалось под его хоругви. В этот момент, казалось, ничто не могло спасти Василия П. Совсем юный император, до того предававшийся только забавам и не имевший никакого опыта в политике, инстинктивно нашел противодействие – из заточения был выпущен племянник покойного императора Никифора II, стратиг Барда Фока,
