этим! — громко и твердо сказал Хайнике. — Город управляется антифашистскими властями! Сложить оружие! И по домам! Ваш отряд самообороны никому не нужен, господин Рюссель. И все, что вы здесь говорили, — пустая болтовня!
Никто из присутствующих не пошевелился. Георг понимал, что сейчас стоит только кому-то одному рассмеяться, как этот смех подхватят остальные, и тогда ему ничего не останется, как ретироваться к двери. Хайнике угрожающе поднял свою палку.
Георг перехватил взгляд одного из стоявших перед ним мужчин. Мужчина смотрел на дверь.
«Интересно, что он там увидел?» — мелькнуло у Георга в голове. От двери потянуло сквозняком, и за своей спиной Хайнике услышал какие-то шорохи.
«Видно, настало время как можно дороже отдать свою жизнь», — подумал Георг и невольно вспомнил товарищей. Конечно, узнав о его поступке, они начнут упрекать Георга: «Какое ты имел право один выходить из дома? Кто тебе разрешил?..»
В этот момент один из присутствующих подошел к столу и осторожно, словно боясь повредить, положил карабин на стол. Остальные с изумлением уставились на капитулянта, но тот, пожав плечами, направился к двери. Все в растерянности переглянулись. Хайнике еще выше поднял свою палку.
И вдруг на стол буквально посыпались карабины и автоматы. Гранаты клали осторожно. Молча, не прощаясь, люди выходили из помещения, довольные уже тем, что им не пришлось панически бежать.
Георг даже не обернулся, чтобы посмотреть им вслед. Он недоумевал, почему они так поступили. Неужели их так выдрессировали за двенадцать лет и научили так покорно повиноваться любым приказам?..
И все же Георг оглянулся — в дверях стояли его товарищи. До этого они находились в коридоре, не мешая Хайнике разговаривать с нацистами, которые, выйдя в коридор, воочию убедились, что Хайнике не один.
В комнате остались лишь Георг и доктор Рюссель. Георг присел на край стола. Его знобило.
— Идите и вы, доктор Рюссель, — сказал Хайнике.
— Куда?
— Идите!
Рюссель выскользнул за дверь, даже не закрыв ее за собой.
Георг с облегчением вздохнул. Внимательно посмотрел на свою палку: на нее еще можно было положиться при ходьбе. Георг выключил свет в комнате, собираясь уходить.
— Спасибо, — сказал он стоявшим в коридоре товарищам.
Они радостно рассмеялись. Товарищи хотели сопровождать Георга, но он наотрез отказался. Ему хотелось идти одному, чтобы никто из товарищей не видел, с каким трудом ему дается каждый шаг.
2
Когда Георг брел по ночному городу домой, священник Зигфрид Пляйш уже больше часа находился в пути. Он шел и думал: «Значит, Каддиг бросил мое письмо в корзину для бумаг? А ведь и он тоже хотел сначала обратиться к американцам за помощью…» Пляйшу было неприятно идти одному: не с кем было поговорить ни о настоящем, ни о будущем.
«Все было б иначе, если бы нацисты не начали эту войну. Но они ее начали. Если б они проиграли какое-нибудь сражение или битву, а то всю войну… Тогда бы отслужили мы по погибшим героям службу в национальном духе, с романтическими слезами и призвали бы граждан к новым жертвам во имя будущего».
Он, Пляйш, был на стороне соотечественников до тех пор, пока они подчинялись властям. Однако стоило им восстать против существующих порядков и объявить Седан предательством, низвести героев до уровня преступников, осмеять патриотические речи, национализм заменить интернационализмом, как он, Пляйш, немедленно пустился в путь, чтобы найти себе новых хозяев.
По дороге священник не встретил ни одной живой души. Пляйша это радовало, так как все лавры спасителя Вальденберга теперь достанутся ему одному. И в то же время священник трусил, как бы всевышний не наказал его за такой поступок.
Затем Пляйш представил себе встречу с американцами. Они будут радостно его приветствовать… А может, наоборот: встретят его сначала недружелюбно, так как не сразу поймут, что он пришел к ним как союзник. Разумеется, они спросят, почему именно он пришел к ним. Ну, на это ему ответить легко, очень легко…
Еще он расскажет одну притчу. Он слышал ее от очевидцев, побывавших у русских в плену. Те говорили о том, что русские все божьи храмы превратили в силосные башни. Если бы в этом была крайняя необходимость, конечно, он сам отдал бы свой собор под склад для продуктов. Ради блага прихожан он готов был бы пойти даже на такой шаг. Однако ему рассказывали, что русские в одном очень известном храме устроили кинотеатр, где демонстрировали фильмы наподобие «Броненосец Потемкин». Этот фильм Пляйш тоже видел. Нет, нет, этот фильм он смотрел не в Вальденберге. Боже упаси! Для этого он специально поехал в другой город, чтобы его, чего доброго, не увидели прихожане.
Фильм этот, откровенно говоря, потряс его, особенно то место, где детская коляска с младенцем катится вниз по огромной лестнице. Такую картину не в силах забыть ни один человек на свете! А он тоже всего-навсего простой смертный… Он пошел на этот фильм из чистого любопытства. Пляйш не мог бы назвать ни одного американского фильма, который бы показывали в церкви, не говоря уже о том, чтобы американцы столкнули на лестницу коляску с грудным ребенком… Обо всем этом он и расскажет американцам.
Постепенно лес по обе стороны дороги начал редеть, затем пошли кусты, а метров через двести перед взором путника раскинулись поля, на которых местами появились зеленые всходы.
До города, где стояли американские войска, оставалось не меньше десяти километров, однако американцы встретились Пляйшу раньше, чем он предполагал.
Неожиданно дорога оказалась перегороженной колючей проволокой. Пляйш остановился. Неподалеку от дороги в удобных креслах с высокими спинками развалились два американских часовых, закинув ноги на спинки стульев и прислонив к ним свои автоматы.
Американцы долгим внимательным взглядом смерили священника, но ни один из них не пошевелился.
Священнику показалось, что они разглядывают его с таким же любопытством, с каким в зоопарке обычно разглядывают диковинного зверя.
Священник в недоумении переступал с ноги на ногу, дожидаясь, когда же часовые наконец соблаговолят заговорить с ним. Однако, так и не дождавшись, сказал с достоинством сам:
— Доложите обо мне своему офицеру! — И сделал движение, похожее на легкий поклон.
Американцы не удостоили его ответом, однако один из часовых лениво поднялся, взял в руки карабин и, подойдя вплотную к заграждению из колючей проволоки, внимательно осмотрел священника с ног до головы.
— Вы меня понимаете? — спросил Пляйш американца. — К сожалению, я плохо говорю на вашем языке, очень плохо.
Часовой просунул карабин между проволокой и толкнул священника прикладом в живот. Пляйшу пришлось на шаг отступить.
— Выложи все из своих карманов на дорогу! —
