подобия зеленых постелей. Потом аккуратно перенесли монахов на эти ложа. Когда мы перенесли последнего, то в груди снова потеплело. Мы переглянулись с Глу Пышом. Похоже, что и у него возникли такие же ощущения.
Странные ощущения. Как будто тело благодарило нас за такие поступки. Хм… Странно всё это.
Чтобы сделать навес от возможного дождя, я вытянул из-за спины Меч Тысячи Воплощений и представил, что это топор. Меч… остался мечом.
Мой меч-цзянь отказался повиноваться и становиться другим оружием!
Неужели волшебная сила подарка феникса не работала в Темнолесье? Я попытался сделать его косой, штопором, отверткой, булавой. Нет, меч не реагировал, как будто являлся искусной подделкой или забыл о чудесных свойствах.
— Брат Ни, почему ты так внимательно смотришь на свой меч? Всё-таки думаешь отправиться в Темнолесье на поиски Алмазов Истины?
Эх, сколько же в голосе было надежды. И как же неприятно эту надежду разрушать. Я покачал головой и отправился рубить жерди обычным мечом. Глу Пыш остался возле монахов отгонять крупных комаров и мух.
Через двадцать минут мы уже плели из полосок ивовой коры подобия веревок, чтобы связать воедино нарубленные бамбуковые шесты. Братья-монахи так и не приходили в себя. Не пришли в сознание они даже тогда, когда мы положили сверху навеса последнюю ветку.
— Вроде бы это всё, что мы могли для них сделать… — снова заныл Глу Пыш. — Пойдем же…
— Нет, — отрезал я. — Мы должны остаться здесь и оберегать братьев хотя бы… Хотя бы вон от тех волков.
— Каких волков? — тут же взвился с места Глу Пыш.
Он уставился на десяток серых созданий, которые неторопливо выступали из жасминовых кустов. Глаза волков горели яркими угольками пылающего костра. Сами особи были в полтора раза больше обычных животных, которых я видел раньше.
Матерые волчары двигались неторопливо, демонстрируя клыки. Мышцы перекатывались канатами под короткой шерстью. Всё это происходило в полной тишине. Волки даже не рычали. Они шли, словно их пригласили на поминальный ужин.
Вот только ужином были мы!
— Вот этих волков, — встал я в боевую стойку. — Брат Глу, не позволяй им приближаться к лежащим монахам. Встаем в круговую оборону.
Глу Пыш мелко дрожал, но всё же стиснул свой боевой шест. Он чуть отошел в сторону, чтобы в бою не зацепить случайно меня. Я кивнул.
Мы приготовились к бою.
Волки остановились в пяти шагах. Они прожигали нас горящими глазами, переводя взгляд с одного на другого, как будто не могли определиться — с какой лысой закуски лучше начинать?
— А ну пошли вон, собаки обосранные!!! — заорал я во всю мощь своих легких.
«Собаки» словно ждали этой команды и одновременно прыгнули на нас.
Закипела битва. Лязг клыков раздавался возле ушей, когти царапали и рвали одежду, а мы что было силы отбивались от атаки. Волки нападали всё также беззвучно, пытаясь сломать нас численностью. Они прыгали на нас, стараясь сбить, чтобы потом добраться до горла.
Наивные…
Не для того я выжил, упав с небес, чтобы пойти на съедение волкам. Мой меч крутился со скоростью взмахов крыльев колибри. Острое лезвие впивалось в жесткие тела, кромсая и рубя врагов.
Рядом ожесточенно крутил посохом Глу Пыш. Он уже забыл о своем страхе перед животными, яростно бросаясь в атаку и отходя на полшага, чтобы вновь контратаковать.
Брызги крови, треск рвущейся одежды. Лезвие меча полностью покрылось красным. Я был укушен в трех местах, но почему-то не пришло исцеление и умение поглощать энергию. До этого момента я старался закрывать спиной Глу Пыша, принимая основной удар на себя. А теперь мы стали на равных — бились за братьев-монахов.
Пять волков лежали на земле. Двое отползали с перебитыми позвоночниками, а трое ещё бросались в атаку, когда Глу Пыш воскликнул и выронил посох. На его правой руке повис огромный волк.
Я кинулся к нему, но между нами встали остальные два волка.
— Держись! Не отступать и не сдаваться! — выкрикнул я что было силы.
— Держусь! Вот тебе! Вот! — послышалось в ответ.
Меч разрезал воздух и вонзился в бок правого волка. Тот клацнул клыками возле моего уха, но я успел отпрянуть. Волк дернулся и вырвал из руки скользкую рукоять. Я остался безоружен. Второй волк прыгнул на меня.
Я тут же упал на спину, выпустил энергию Ци в левую ногу и отменным пендалем отправил волка через навес в заросли бамбука. Вскочив, я отметил, что мне очень сильно повезло — волк сломал два стебля. Стебли не остались в долгу и проткнули жилистое тело насквозь. Ещё живой волк рвался, скреб лапами, но был не в силах соскочить с бамбуковой ловушки.
Глу Пыш упал на одно колено, а волк неторопливо приближал к нему оскаленную пасть, когда я коршуном ринулся сверху. Даже такой твердый позвоночник, какой был у волка, не смог сопротивляться яростному удару обеих ног. Волк заскулил и попытался дернуться к Глу Пышу. Тот в ответ сильным апперкотом прекратил мучения животных.
И снова в груди потеплело. Я даже прижал руку, чтобы удостовериться — нет ли там какого-нибудь огонька. Заметил, что Глу Пыш сделал тоже самое. Переглянулись.
— Добиваем, — коротко скомандовал я.
Глу Пыш кивнул. Он подхватил свой посох и пошел к братьям-монахам с самым суровым выражением лица.
— Да не их, чудак-человек! Волков добиваем! — крикнул я.
— Ой, чего-то я задумался, — виновато улыбнулся бледный Глу Пыш.
За несколько минут мы добили шевелящихся волков и сели зализывать раны. У меня они были не очень глубокими, и я собирался их просто замотать бинтами из безразмерного оби, а вот у Глу Пыша рана продолжала кровоточить.
— Подожди, у меня в поясе была… — я начал копошиться в оби и застыл.
Мой Волшебный Пояс, мой безразмерный оби стал обычным поясом. Сколько я не греб по ткани, он так и оставался оби. То есть ни лечебной мази, ни запасов еды на всякий пожарный — ничего, обычный старый оби.
— Что-то тут вообще не то, — нахмурился я. — А если тут не то, тогда где же то, что надо?
— Я не могу проникнуть в пучину твоего разума, брат Ни, — сказал Глу Пыш. — Ты что-то ищешь?
— Да, искал, но не нашел. Подожди секунду.
Я откашлялся и постарался произнести чужим голосом:
— Как ты себя чувствуешь?
— Плохо я себя чувствую. А что ты сипишь? Начал простужаться?
Я попытался ответить другим, женским голосом:
— Нет, это я пробую свои умения.
— Хватит кривляться, брат Ни. Надо раны заживлять.
— Погоди, ты не слышишь другие голоса, только мой?
— Да, только твой. Ты то
