Но Франческо спрашивал не о бастионах:
— Внутренний откос подхода к пушкам… Вы помните, какие изменения внесли в его конструкцию?
— Откос… Да, широкий коридор, ведущий внутрь… Я там и работал, — встрепенулся старик и вдруг крикнул во все горло: — Внимание! Осторожно!
Изо рта у него хлынула кровь. Он захрипел и согнулся. Испуганные монахи отползли в сторону.
Пико постарался его успокоить, но Франческо упорно продолжал допрос:
— Почему надо быть осторожным?
— На третьем марше лестницы открывается первый провал. Он сделан для цепей, что поднимаются к правой башне. Тот, кто ничего о нем не знает, провалится вниз локтей на десять.
Голос старика окреп, глаза стали осмысленными, словно он опять обрел память и видел перед глазами чертежи своих трудов.
— Еще через пятьдесят локтей я поставил одну за другой несколько падающих перегородок, отлитых из хорошего железа, которые должны запирать штурмующих в ловушки. А чтобы их сразу расстрелять, там есть целая сеть амбразур.
Пико с нарастающим удивлением наблюдал за Колонной. Тот вслушивался в ответы старика с огромным вниманием, закусив губы, словно собирался запомнить каждую деталь.
— Что еще?
Старик помедлил и бросил на Франческо мрачный взгляд, совершенно не вязавшийся с его измученным лицом.
— Ах да, перед входом во двор на случай, если неприятелю удастся преодолеть все ловушки, имеется черное озеро.
— Черное озеро? А это еще что такое?
Манилио пытался улыбнуться, но окровавленные губы только скривились в гримасе.
— Это то, чего никто не ожидает! Сразу при входе в первый двор имеется настил, который все примут за мост. Под ним находятся емкости с порохом, соединенные с огнивами. Тот, кто туда ступит, будет испепелен.
Пико поразил озабоченный вид Колонны, который задумался, покусывая губы.
— А на уровне бастионов? Есть еще ловушки у входа в Пассетто, на пути из замка в покои Папы?
Манилио, похоже, опять поглотила мгла.
— Есть ли с той стороны препятствие, которое не даст добраться до папских дворцов? Кто еще знает об этих западнях?
— Никто, только комендант крепости, — ответил архитектор, разом обретая ясность рассудка. — Ни один рабочий не знал всего. Они трудились маленькими группами, каждый день на новом месте.
— А люди из гарнизона?
На лице старика появилась заговорщицкая усмешка, глаза опять вспыхнули безумным огнем.
— Никто!
— Вы уверены? Тайну знает только комендант? А если в ходе боя он будет убит, что же, никто не сможет привести ловушки в действие?
— Чертеж известен только мне. Только мне!
Старик опять почти выкрикнул последние слова, зубы его болезненно оскалились. Он впился глазами в деревянное распятие на алтаре, освещенное неверными огоньками свечей.
Подняв руку, он указал на макушку креста.
— Это неправильно… неправильно… — твердил он, тыча во что-то пальцем.
Похоже, он имел в виду прибитую над головой Христа табличку с надписью «INRI»[64], выведенной кровавыми буквами.
— Не так… так нельзя, это ничего не даст… — снова прошептал старик. — Леон Баттиста говорил… Он сойдет с креста, если это написать правильным шрифтом!
— Что вам сказал Альберти? — Пико подскочил. — Эта надпись?.. Леон Баттиста изобрел какой-то новый шрифт! И он вам сказал, для чего был нужен этот шрифт?
— Чтобы придавать силу слову. Так говорил мой великий друг!
Волнение, в которое пришел Манилио, было явно выше его физических сил.
— Бог снова заговорит, и мы сядем у Его ног и будем слушать Его речи! Древние заклинания обретут силу, прах обретет форму, и снова…
Глаза старика вдруг наполнились слезами. Он разразился безудержным плачем, и последние слова потонули в рыданиях. А потом его надолго прервал новый приступ кашля.
— Что?.. — спросил Пико, силясь понять.
Но тут вмешался Колонна:
— Разум его смешался. Нет смысла вслушиваться в слова, которые он бормочет.
— Дело обстоит куда хуже. Манилио умирает, — прошептал Пико, указывая на новый ручеек темной крови, сбегавший с губ старика. — Мы пришли слишком поздно.
Больной начал задыхаться. Слабый кашель еще сотрясал его, потом силы кончились совсем, и он затих, уставив в никуда остекленевший взгляд.
Юноша положил руку ему на лоб. Недавно он успокаивал Манилио, поглаживая по плечам, и чувствовал под рукой огонь лихорадки. Теперь же лоб был холодный и влажный, словно жизнь уже покинула тело.
— Давайте поднимем его и унесем отсюда, — сказал Колонна своим людям.
— Бесполезно! Еще немного — и он умрет. Ему осталось не более часа. В таком состоянии мы от него уже ничего не добьемся. Судьба в последний час привела его в церковь. В каком же еще месте душе расстаться с телом? Оставим его здесь.
Колонна еще раз внимательно оглядел распростертое на земле тело со сложенными на груди окоченевшими руками.
— Может, вы и правы, — сказал он, отступив на шаг. — Ничего не надо оставлять за собой.
Пико опустился на колени перед безжизненным телом и накрыл лицо старика краем рясы, в которую тот был завернут. Потом поднялся и подошел к монахам.
— Помолитесь за него и проводите его как положено, с пением, — угрожающе проговорил он, обращаясь к аббату. — И не прекращайте молитв, пока все не прочтете. А потом идите за стражей. Иначе все отправитесь за стариком в смертный путь!
Бросив последний взгляд на надпись над распятием, он пошел следом за остальными к выходу.
Он догнал Колонну и его людей у самых дверей и успел расслышать последние слова, которыми те обменялись. Франческо что-то им сказал, и немец ответил:
— Будьте спокойны, синьор, мы готовы. Мадонна получит то, чего ждет.
Колонна кивнул и сделал быстрый жест, призывая слугу молчать.
— Теперь разделимся, так будет безопаснее, — сказал он, когда его люди исчезли в темноте.
Пико с безразличным видом прошел несколько шагов рядом с ним и вдруг резким движением загородил ему дорогу.
— Что имел в виду этот человек, ваш слуга, когда говорил о Мадонне?
— Мадонна? Не знаю. Все они под грубой оболочкой народ благочестивый. Может быть, он хотел сказать, что душа архитектора теперь поручена заботам Пречистой Девы?
Пико рывком выбросил руку, схватил Франческо за горло и прижал к стене. Свободной рукой он вытащил из ножен кинжал и приставил ему к горлу. На стальном клинке показалась капелька крови.
