в порядке.
— Добро! Отдыхайте.
— Спасибо. Но звоню я сейчас как секретарь партбюро. Через час у нас заседание. Приглашаем, Виктор Павлович, и вас.
— А какая повестка?
— Рассматриваем один вопрос: прием кандидатом в члены партии лейтенанта Губанова.
— Зачем же такая спешка? И почему сразу после пусков? Пусть люди отдохнут, они заслужили это. А то, что получается — раз хорошо стрелял Губанов, значит, достоин быть коммунистом? А если бы он не выполнил задачу?
— Заседание бюро с этой повесткой дня намечалось неделю назад. Тогда никто из нас не знал, когда будут пуски и кто будет стрелять. Мы проводим бюро по плану.
— А кто рекомендовал лейтенанта Губанова?
— Комсомольская организация, старший лейтенант Алешин и я.
— Вы?
— Да, я. В последнее время Губанов здорово изменился. Рад за него.
— Хорошо. Буду.
После заседания бюро коммунисты не спешили расходиться по своим палаткам. Теплая южная ночь усеяла черное небо крупными звездами. Дневная жара спала. С моря потянул свежий ветер.
Как только у штабной палатки майор Бронин присел на скамейку и закурил, рядом расселись капитаны Чугуев, Колтевский, старший лейтенант Алешин, лейтенант Губанов и прапорщик Мельников.
— А что, товарищ майор, может, попросим командующего, чтобы разрешил увезти с собой остатки радиоуправляемой мишени? — продолжая начатый на бюро разговор, спросил капитан Колтевский.
— Мысль дельная. Попытаемся, — согласился Виктор Павлович.
Минуту посидели молча, вдыхая горьковатый запах ветра.
— Эврика! — неожиданно выпалил капитан Чугуев. Он хлопнул себя ладонью по колену, быстро достал из нагрудного кармана блокнот. Широко и загадочно улыбнувшись присутствующим, продолжил: — Есть предложение, товарищи. Давайте отобьем домой телеграммы: дескать, встречайте с победой или что-то в этом роде.
— Нескромно хвалиться, — возразил командир дивизиона. — Но мысль здесь есть. Давайте подумаем. Пусть наши жены не волнуются.
— И невесты, — непроизвольно вырвалось у старшего лейтенанта Алешина.
— Правильно, и невесты! — поддержал майор Бронин. — И вдруг спросил командира батареи. — Слушайте, Алексей Дмитриевич, а ведь самое время свадьбу играть?!
— И я думаю, Виктор Павлович. Пора. Разрешите по этому поводу рапорт написать. Сколько суток на медовые дни отпустите?
— Да уж не обидим, — Бронин посмотрел на Колтевского. — Сколько в таких случаях полагается?
— До десяти суток, — ответил начальник штаба.
— Значит, решено. А свадьбу у нас сделаем, в офицерском кафе.
— Согласен. И заранее приглашаю всех присутствующих, — Алешин обвел сияющим взглядом товарищей.
У каждого из них он увидел на лице открытую, добродушную улыбку. А Чугуев даже подмигнул: мол, не робей. Алексею Дмитриевичу стало тепло и радостно на душе. Вокруг были его друзья, самые дорогие для него люди. И сам он был частицей этой дружной боевой семьи.
ВСТРЕТИМСЯ НА ГИНДУКУШЕ
Огромный оранжевый диск солнца скатывался к вершинам барханов. Дневная жара уже спадала, но температура еще держалась на тридцатиградусной отметке. Пустыня дышала зноем. В воздухе висела раскаленная пыль — давал о себе знать афганец, вихрем промчавшийся вчера в полдень. Глаза людей покраснели, на зубах скрежетал песок. Капоты машин покрылись грязной коричневой пленкой.
Извиваясь стальной змеей между барханами, колонна машин шла в Афганистан. Из Ашхабада вышли вечером — на этом настоял полковник Дынин.
— Время торопит? — спросил у него еще за несколько дней до марша заместитель командира автороты по политчасти лейтенант Игорь Чернущенко.
— Всему свой срок, — неопределенно ответил полковник. — Я слышал вашу беседу с солдатами. Правильно сказали, что очень важен наш груз для строителей Афганистана. Но дело не только в сроках.
— В чем же еще?
— Объясню. Но сначала давайте повторно посмотрим список военных водителей.
— Надо ли? — нахмурился лейтенант. — Я их поименно знаю, товарищ полковник.
— А я, к сожалению, еще далеко не всех, — Дынин положил руку на плечо лейтенанта. — Но ничего, Игорь, в пути познакомимся ближе.
— Идете с нами, Михаил Львович? — обрадовался Чернущенко.
— Иду. А сейчас — к делу. Где список? Не забыли его?
— Не забыл, — огорчился недоверчивым вопросом лейтенант. Ему казалось, что год службы — это достаточное время, когда офицеру уже не надо напоминать о прописных истинах. — Вот он!
— Повторение — мать учения, — заметил полковник, изучая список. — Та-а-к-с… Все водители — классные специалисты. Хорошо. А вот все ли имеют «туркестанский» опыт за плечами? Увы, не все. Обратите внимание: большинство прибыли в наш округ только весной. Они успели пройти обкатку жарой в песках пустыни?
— Было такое.
— Сколько из них уже водили машины в Афганистан?
— Двое.
— Вы, конечно, организовывали их выступление перед товарищами?
Чернущенко, досадуя на себя, угрюмо промолчал.
— Я понимаю ваше молчание как знак согласия. Но сколько раз — понять не могу.
— Ни разу, — признался лейтенант, покраснев.
Он так искренне переживал свой промах, что полковник ограничился лишь несколькими словами:
— Когда спланируете их выступление, доложите. Проследите, чтобы в день выхода после обеда водители хорошо выспались. И сами об этом не забудьте. Ночью нам будет не до сна.
…В краю пустынь и гор темнеет быстро. Еще час назад казалось, что ночи вообще не будет. И вдруг — сумерки, тьма.
Колонна шла со светом, на «полных фарах», оставляя за собой миром дышащие кишлаки, спокойные всплески огней труженицы-электростанции… Даже не верилось, что там, за границей, идти придется при строгой светомаскировке. И встречать такие же вот кишлаки, но дышащие неизвестностью.
За ночь прошли больше, чем намечали. В пути настигло и утро. Оно не торопилось унести ночную прохладу. Но полковника Дынина это не радовало. Столько лет служит он в Туркестане, не хуже седых аксакалов знает приметы пустынь. От накалившихся за день барханов дохнуло горячим ветром…
— Увеличить дистанцию! — передал Дынин по радио. — Поднять стекла кабин.
Пыльная буря. Черная буря. Тот, кого не испытала она, не может сказать, что знает пустыню. Движется песок. Он и в глазах, и во рту. Нечем дышать. Трудно водителю, если буря ударила в лобовое стекло и пески плывут, летят под колеса машины, кажется, что мчишься вперед с дикой скоростью. Если бьет она в задний борт, то можешь подумать, что врубил по ошибке заднюю скорость и летишь в обратном направлении…
Дынин вел колонну осторожно, но напористо, предупреждая о каждом повороте, напоминая о скорости и заданной дистанции.
Трудно, ох, как трудно. Может быть, остановиться? Но будет еще хуже. Если буря надолго, то заметет машины, не пробьешься потом сквозь навалившийся песок и с помощью лопат.
Двигались словно на ощупь. Ориентир — алеющие впереди сигнальные огоньки идущего автомобиля. И еще — упорство и спокойствие водителя первой машины, уверенность в том, что она идет, как надо. Не останавливается, значит, так и должно быть. Входит в поворот? Входи и ты. Набирает скорость
