он так не договаривался, что его просили только грузовик купить, а теперь к нему с разборками приходят, денег требуют…
А собеседник отвечал ему — не волнуйся, ты только встречу назначь с этим вымогателем, а дальше уже наши заботы…
На встречу «вымогатель» отправился хоть и под наблюдением коллег, но холодок «под ложечкой» ощущал — а вдруг не успеют, такие случаи бывали. Но коллеги успели.
Задержаны были несколько человек, один из которых оказался стрелком, выпустившим в машину предпринимателя автоматную очередь. Вот теперь оперативники смогли очертить весь круг причастных к подготовке и совершению преступления, тем более что среди знакомых одного из них нашелся сын члена конкурирующего совета директоров.
Следствие достаточно быстро было завершено, и дело направлено в суд. Но судебный процесс окончился совсем не так, как ожидали сотрудники уголовного розыска и прокуратуры. Все подсудимые были оправданы, несмотря на веские улики. Это произошло из-за юридической ошибки при предъявлении им обвинения. Формула обвинения была сконструирована таким образом, что преступление вменялось всем участникам преступной группы без конкретизации вины каждого. Это ситуация, достаточно распространенная в следственной практике: попробуй установи, кто в драке нанес какие удары, их точную локализацию и количество. Или докажи, от чьих действий погиб потерпевший, если двое или трое беспорядочно наносили ему удары ножами. Чей-то удар оказался смертельным, но если не доказать, кто именно его нанес, так что же, никого из этих милых людей не привлекать за убийство?!
В общем, все фигуранты, которых с таким трудом, с опасностью для жизни искал и ловил уголовный розыск, вышли на свободу. Некоторые сыщики из тех, кто принимал участие в раскрытии этого преступления, в день приговора напились, а у начальника отдела прихватило сердце.
Но история имеет счастливый конец: по кассационному представлению прокуратуры Верховный суд отменил оправдательный приговор, при новом рассмотрении дела все подсудимые были признаны виновными и осуждены к длительным срокам лишения свободы. Если, конечно, конец истории о погибшей семье и сломанных судьбах может быть счастливым.
ПОЧЕРК УБИЙЦЫ
Мое знакомство с военными экспертами-медиками состоялось в те далекие времена, когда наша страна переживала эпоху накопления первоначального капитала. Традиционно во всех странах этот процесс сопровождается кровавыми разборками, и Россия не стала исключением. А как только сформировался легальный капитал, тут же сформировались и организованные преступные группировки, этот капитал доившие, которые стали называться мафией. Тогда люди, сумевшие накопить или отобрать у другого мало-мальски жирный кусок, как правило, долго не жили. В них стреляли и убивали.
А поскольку для нашей криминалистики и судебной медицины огнестрельные ранения долгое время были экзотикой, бывали случаи, что эксперты путали их с ножевыми или причиненными другими орудиями. Чего нельзя было сказать о военных медиках, они-то знали назубок все про огнестрельное оружие и его поражающие способности.
Впервые я пришла на кафедру судебной медицины Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга проконсультироваться по поводу странного ранения одного мафиозо, застреленного конкурентами. Помимо множественных огнестрельных ран на его лице в городском морге обнаружили еще какие-то рваные раны, которые эксперт затруднялся идентифицировать с каким-либо оружием. Военные же медики расщелкали эту задачку, как пустой орех: оказалось, что мафиозо, раненный автоматной очередью, упал на асфальт: в него продолжали стрелять, и частицы асфальтового покрытия, взрытого пулями, вонзились в его лицо, сильно его травмировав. При транспортировке трупа крупные частицы асфальта выпали из ран, поэтому судебный медик городского морга и затруднился установить орудие, которым эти раны были причинены. Следственный эксперимент эту версию блестяще подтвердил.
Мне понравилось, и я стала бегать к военным медикам чуть ли не по каждому делу об убийстве. Был случай, когда гражданские эксперты встали перед проблемой идентификации мелкокалиберного оружия: в ране были обнаружены фрагменты мелкокалиберной пули, «привязать» которую к конкретному оружию не смогли. А военные медики разработали методику идентификации мелкокалиберного оружия специально для этого случая, и мы с их помощью доказали вину злодея.
Однако самый интересный случай моего сотрудничества с военной медициной никоим образом не был связан с мафией и огнестрельным оружием.
Мне было поручено дело об убийстве на почве любовных переживаний. Мужчина средних лет зарезал молодую женщину, которую долго и отчаянно домогался, а она ему отказывала. Придя к ней в последний раз и услышав решительное «нет», он вытащил заранее приготовленный нож и несколько раз ударил ее в грудь и живот. Убедившись, что его возлюбленная мертва, он отправился прямиком в милицию и рассказал о том, что сотворил. Вроде бы ничего особенного, да только у меня возникли проблемы с привлечением его к уголовной ответственности. Дело в том, что вскоре после явки с повинной убивец остыл и, видимо, горько пожалел — не о том, что убил любимую женщину, а о том, что признался в этом. У него появились два энергичных адвоката, которые потребовали назначения психиатрической экспертизы, ссылаясь на застарелую травму головы их подзащитного и странности в его поведении, о которых рассказывали приглашенные защитой свидетели.
Конечно, я назначила судебно-психиатрическую экспертизу. Обвиняемого положили в стационар и месяц обследовали, после чего эксперты выдали заключение о том, что он невменяем, у него органическое поражение головного мозга и он не в состоянии отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими.
Что ж, надо было направлять дело в суд для применения к убийце не уголовного наказания, а медицинских мер. Но родственники потерпевшей не захотели соглашаться с выводами психиатров и потребовали назначения другой экспертизы. Честно говоря, я тоже сомневалась в том, что мой подследственный — псих. Некоторые следственные данные указывали на то, что он довольно убедительно симулирует симптомы душевного заболевания. Обосновав свои сомнения, я назначила повторную экспертизу в другом экспертном учреждении, и врачи дали заключение о том, что на самом деле убийца вполне вменяем.
Сидя над двумя прямо противоположными заключениями экспертиз, я ломала голову, что делать. Неустранимые противоречия следовало толковать в пользу обвиняемого, а значит, убийца и, как я считала, симулянт должен был быть освобожден от уголовной ответственности. Можно было провести ему еще одну экспертизу, поручив ее институту им. Сербского в Москве, но если я и оттуда получу заключение о его невменяемости? Тогда уже апеллировать будет некуда.
Случайно я упомянула об этой проблеме в разговоре с одним из моих знакомых военных медиков, посетовав, что вроде бы я уже собрала максимально полные данные о личности и медицинском анамнезе моего обвиняемого, но ничего нового, опровергающего поставленный ему диагноз, там не обнаружилось. И вдруг мой собеседник спросил, исследовала ли я почерк злодея.
Я удивилась. Интересно, при чем
