Неожиданно за дверью раздались шаги. Кто-то остановился с той стороны, в замке заскрежетал ключ. Мира подтянула колени к груди. Дверь открылась, и в карцер хлынул свет. Мира прикрыла глаза рукой.
— Вставай! — приказал мужской голос.
Боясь, что если не поторопится, опять ударят, Мира села. Руки и ноги затекли, свет после кромешной тьмы причинял боль. На неё надвинулась огромная фигура стажа; мужчина взял за локоть, рывком поднял на ноги. У Миры закружилась голова и она схватилась за руку охранника, чтобы не упасть.
— Давай, пошла. Приставать потом будешь, — хмыкнул он и шлепнул ее по ягодицам. Мира вздрогнула, внутренне сжалась, чувствуя, как загорелись от стыда щёки.
Страж вывел её из карцера. Они направились по узкому коридору с низким потолком; на полу в свете факела изгибались их корявые тени. Несмотря на то, что прошли всего ничего, Мира еле волочила ноги. Перед глазами мелькали чёрные мушки, дыхания не хватало.
— Стой, — приказал страж и толкнул низкую дверь.
Мира увидела ярко освещённую несколькими факелами комнату, стол, на котором стояли графин с вином, кубок из зеленого камня и пара глиняных чашек. Боком к двери — богатое, явно принесенное из другого места кресло. В кресле сидел мужчина в чёрном френче, брюках и коротких сапожках. Страж подтолкнул Миру в спину. Она вошла, оперлась на стену. Стало немножко легче, хотя колени сами собой подгибались, а голова казалась слишком тяжелой, чтобы держаться на шее.
Мужчина в кресле поднял голову от пожелтевшего свитка и взглянул на Миру. После одинаково грубых, словно вырубленных из камня лиц стражей, мужчина в френче поражал красотой и ухоженностью. Аристократичные черты лица, тёмные глаза, обрамленые по-женски густыми ресницами, зачесанные назад длинные чёрные, вьющиеся волосы. Мира сразу почувствовала свою убогость. Подумала о разбитом лице, с которого даже не смыта кровь.
— Оставь нас, — приказал незнакомец стражу.
Тот вышел, закрыл за собой дверь. Наверняка, этот роскошный мужик здесь большой начальник. Вон в каком роскошном кресле восседает. Незнакомец поднялся — высокий, статный — неторопливо налил из графина в кубок красного вина. В тишине комнаты все звуки казались гипертрофированно громкими: стук бутылки о столещницу, стекающее по стенкам кубка вино. Мира почувствовала сильную жажду, облизнула губы. Нижняя сильно опухла и от прикосновения отозвалась острой болью.
— Так-так, новая мокрозява, — насмешливо произнес мужчина, ставя графин на стол. — Не успела появиться, как ввязалась в драку.
— Меня спровоцировали, — ответила Мира. Голос был сиплым и каким-то разбойничьим.
— Спровоцировали, — насмешливо повторил он. — А вот свидетели говорят, что зачинщицей драки была ты.
— Вранье! — вспыхнула она.
Он улыбнулся, отпил из бокала. Мира видела, как двигается кадык на его стянутой строгим воротником шее. От жажды пересохло во рту, но просить пить не позволяла гордость.
— Горячность, это хорошо, — произнес незнакомец, ставя кубок на стол. — Но неразумно.
По стенке кубка, мерцая в свете факелов, стекла больша капля. Мира следила за ней, пока капля не спустилась к столешнице и не расползлась вокруг днища.
— Так что? — громко спросил незнакомец.
— А? — Мира вздрогнула и вскинула на него глаза.
— Хочешь вина? — он кивнул на свой кубок.
Она понимала, что должна гордо отказаться, но губы сами прошептали:
— Хочу.
Мужчина со снисходительной улыбкой вылил остатки из кубка в глиняную чашку, протянул ей. Мира отлипла от стены, сделала к нему пару шагов и потеряла равновесие. Комната вдруг перевернулась, и Мира поняла, что упала. Она хотела подняться, привстала на руках, но пол поехал, словно лента травалатора, а потом её накрыла темнота.
…
Очнулась Мира с ощущением умиротворения и даже счастья. В последний раз она чувствовала себя так у бабушки в деревне, когда проснувшись, понимала, что до начала учёбы еще целый месяц, за окном светит солнце, и можно весь день валяться на крыше амбара в душистом сене и читать книжки. Не открывая глаз, Мира попыталась потянуться, как тогда — сладко, до хруста, — но не смогла поднять руки.
Рядом раздался голос того роскошного мэна с креслом и кубком.
— Что скажешь, Бор? — спросил он.
— Что тут сказать, — ответил приятный тенорок. — Продолжительность сеансов кукрения была превышена в сорок раз. Отсюда потеря сознания и прочие «радости». Поразительно, как она не стала кукром. Того, кто с ней это сделал, по-хорошему, нужно наказать за превышение.
Роскошный мэн что-то невнятно проворчал.
— Да, я знаю, ею занималась госпожа Даяна, — судя по интонации, Бор печально улыбался. — В любом случае то, что девушка до сих пор жива, говорит о её больших способностях. Но в ней произошёл сбой.
Мира затаила дыхание, боясь упустить хотя бы слово.
— Что значит сбой?
— Господин Хадар, — со значением сказал Тенор.
— Говори, этот разговор останется между нами, — раздражённо перебил тот.
— Вы знаете, как работает кукрение: мокрозява погружают в транс и он получает дозу счастья. В этот момент в его крови вырабатываются завы, которые мы и используем для обезвреживания воды. Выйдя из транса, мокрозявы не помнят своих снов, только ощущение покоя и умиротворения. Поэтому они хотят повторять сеансы снова и снова, особенно в реалиях своего нечеловеческого существования в Башне. У этой мокрозявы из-за чересчур сильной нагрузки случился сбой: вместо снов счастья она попала в кошмар. Вместо завы в её крови выделилось другое вещество. Мы никогда прежде с таким не сталкивались. Я уже отправил откукренную ею воду господину Окато для изучения. Пока точно можно сказать, что для зарцев она непригодна.
— Точно? — спросил Хадар.
Собеседник усмехнулся:
— Проверено, — он цинично усмехнулся и добавил: — Мы всегда готовы помочь городу в борьбе с нищими.
— И я могу посмотреть на результат борьбы?
— На нищенку-то? Конечно, её увезли в подвал лечебницы.
— Хорошо, я приду чуть позже, — задумчиво протянул Хадар.
Мира почувствовала устремлённый на себя пристальный взгляд и даже дышать стала через раз. Сердце колотилось, как бешеное.
— Я уже распорядился не пускать в город воду, которую кукрила новенькая, — сказал Бор. Надеюсь, успел вовремя. Вот так, несоблюдение…
— Грёбаная Даяна! — вырвалось у Хадара. — Всё ей мало было!
Помолчав, он спросил уже спокойнее:
— И? Что теперь?
— Сожалею, эту мокрозяву вы потеряли, она не сможет больше кукрить. Для вас это бесполезный, отработанный материал. Но она может пригодиться господину Окато.
Миру начала бить крупная дрожь. Боясь, что мужчины заметят это, она попыталась не дрожать, но ничего не получилось — Мира разве что не подпрыгивала на жёсткой подстилке. К счастью, раздались удаляющиеся шаги, и голоса зазвучали теперь не над ней.
