Книга Алмаз. Апокриф от московских - Татьяна Ставицкая

По дороге Уар вспомнил о маркетинге, на который так падки оказались Руководители Проектов. Они были готовы отдаться за маркетинг. Ну что ж, так тому и быть! Пить готесс и готов, да к тому же – Руководителей Проектов он находил весьма аутентичным и вполне в русле текущих модных тенденций. А что с ними еще делать, если не пить? Можно будет завязать наконец с постыдной и малоэстетичной практикой столоваться в метро, хотя Уар любил, взявшись за поручень в мерно качающемся вагоне, ощутить еще не истаявшее тепло чьей-то горячей руки.

На Московском ювелирном заводе кипела работа. Возрождающаяся из дефолтного пепла Москва желала украшаться. Какие еще значки?! В конце восьмидесятых Уар увидел продающиеся на Арбате бляшки, расписанные концептуально, – в духе очередного смутного времени. И как апофеоз повседневного хаоса в головах замороченной плоти нанесена была на один такой экземпляр надпись: «Вот купил себе значок». «Всё пропало! – подумал тогда царевич. – Плоть перейдет на репу и ржавую селедку и будет думать: «вот, купил себе еду».

Но теперь, находясь в хранилище Московского ювелирного завода, он не сомневался, что Москва воспрянет и заблистает вновь. И почему бы ему не приложить к этому руку? Царевич велел показать ему яхонты червленые. Густо-красные камни рассыпались на столе каплями окаменелой крови. Это было как раз то, что нужно. Он велел довести камни до формы гладких капель и снабдить их креплениями для пирсинга. Прикинул картинку. Получалось где-то даже изысканно.

Горячий и энергичный камень должен был не только засвидетельствовать героическую самоотдачу, но и вознаградить добровольца храбростью, мудростью, здоровьем, красотой и чем-то там еще, что напридумывали на его счет смертные. Хотя царевич подозревал, что камень – это только камень, а этим гладким красным минералам теперь надлежало стать камнями на шее. «Не утянули бы в бездну», – подумал он с тревогой и опаской.

Царевич отмерил заводчанам для исполнения заказа самый короткий срок и, захлебываясь слюной от предвкушения эстетско-гастрономических изысков, отправился в ресторан.

Сакральная процедура требовала, по мнению Руководителей Проектов, достойного места. Кладбище нетрадиционные потребители категорически отвергли, пояснив готам, что это как минимум негигиенично – есть на кладбище. По здравом размышлении готы вошли в положение. Ведь это только для них укус – сакральный акт, а для вампиров – просто прием пищи.

Всю предшествующую Акту неделю Уар и Бобрище тренировались на куриных грудках кусать нижними клыками, как бы отпивать, одновременно цепляя рубиновую каплю, и застегивать швензу замка языком. Делать это руками после укуса царевич находил неаутентичным. Когда прием был отработан в совершенстве, друзья-соратники уведомили готов о своей готовности приступить к процедуре.

Наконец план созрел. Готы остановили свой выбор на полуразрушенном дворце графа Разумовского, сговорившись между собой собраться на станции метро «Курская», на кольце, в центре зала.

До Акта оставалась еще пара дней, и царевич, условившись с сокольничим о встрече у дворца с целью ознакомления с антуражем, вышел из ресторана. В последние годы он часто менял машины, что теперь, подойдя в парковке, не мог вспомнить, какой автомобиль следует искать. Впору было заглядывать в окна припаркованных авто в поисках свежего номера нью-йоркского Esquire, брошенного утром на переднее сиденье. Выручил охранник, которому Уар отдал ключи перед тем, как войти в заведение. Подогнанная машина оказалась «хаммером». «Как это меня угораздило? – подивился царевич. – Пьян был, когда заказывал, не иначе… Надо будет подарить Малюте», – решил он.

В свое время Уару не раз доводилось бывать у Алексея Кирилловича Разумовского по разным надобностям. В основном по поручению масонской ложи Capitulum Pertopolitanum. Граф был человеком дельным, хоть и суровым. Жену из дому выгнал, с детьми был излишне строг, даром что пост министра народного просвещения занимал.

Царевич помнил дворец роскошным. Сложенный из дубовых брусьев (Разумовский находил камень нездоровым строительным материалом, годным разве что для семейного склепа), с внутренним убранством в виде дорогих гобеленов, бронзы, многочисленных зеркал и лазуритовых подоконников, он напоминал драгоценный чертог.

К дворцу примыкал сад с аллеями причудливо постриженных деревьев и роскошными клумбами редких, экзотических цветов. Уар любил в ту пору увлекать в аллеи тонких барышень и прохаживаться с ними меж четырех устроенных прудов с рыбами, любоваться оранжереей и как бы нечаянно случившимися на пути «дикими» лужайками и озерцом. Он давно там не бывал. С тех самых пор, как граф окончил свои труды и дни.

Именно с этой картиной в голове царевич и подъехал по знакомому адресу. Некогда величественный особняк со сдвоенными колоннами фасада, украшенный львами, стоящий в глубине парадного двора, ныне ничем не напоминал о былом великолепии. Разруха и запустение поселились на месте роскоши, которой в те далекие времена могущества Алексея Кирилловича завидовала вся Москва.

Уар набрал номер сокольничего.

– А ты уже на месте? Рано же еще! – Голос друга перекрывался шумом автострады. – Ну как там?

– Пришел, увидел, обломался, – коротко проинформировал сокольничего Уар.

– А в чем дело? – испугался Бобрище, пребывавший с раннего утра в состоянии неконтролируемого восторга.

– Да тут гадюшник. И руины, – уведомил друга Уар.

– А ты не знал?

– Давно тут не был.

– Ну ты будто не в Москве живешь! – удивился Бобрище.

– Слушай, надо как-то обставить мероприятие поприличней. Чтоб они думали, что это такой значимый жертвенный Акт, а не просто их тупо пьют. Должны же мы чем-то отличаться от их начальства и смертных властей!

– Ну пригласи им Мэрилина Мэнсона или «Рамштайн». Будут ритуально отдаваться под любимое музло…

– Я полагаю, что у них гастрольные туры на год вперед расписаны, а может, и не на один. А помещение хоть как-то декорировать нужно. Ты вот что, ты заскочи куда-нибудь за свечами, цветами… И в театр наведайся на предмет занавеса. Мы его на пол бросим. А-то ведь засрано все.

– Какой занавес!? Ты что, забыл? Льготы на культуру давно отменили! С тех пор как театры перевели на самоокупаемость, у них новая концепция: занавеса нет, а зритель по свистку… то есть по звонку зажмуривается.

– Короче, крутись, как хочешь, но банкет должен быть сервирован по высшему разряду.

– Нашел себе кейтеринг… – проворчал озадаченный Бобрище.