Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Глава 15
Мы построили этот город[262]
Летом 2011 года в жилом районе Берлина шестидесятитрехлетняя женщина с платком на голове заставила себя подняться из инвалидного кресла, чтобы приклеить записку к окну. В ней говорилось, что ее выселяют из квартиры за просроченную арендную плату. Ровно через неделю придут приставы, поэтому до этого она собирается покончить с жизнью. Она не просила о помощи, зная, что ей неоткуда прийти. Женщина просто не хотела умирать без ведома людей. Позже она говорила мне:
– Я чувствовала, что меня загнали в угол и приближается конец.
Нурие Ченгиз едва знала своих соседей, а они ее. Дом, в котором она жила, находился в районе под названием Котти. Так называемый берлинский Бронкс – место, где жили люди среднего класса. В этом районе родители никогда не разрешали детям выходить вечером на улицу. Котти был похож на те микрорайоны, которые я видел по всему миру от Восточного Лондона до Западного Балтимора. Большие, невыразительные места, где люди торопятся спрятаться за своими дверями, заперев их на три замка. Отчаяние Нурие было просто одним из сигналов, что здесь нельзя жить. Место тонуло в тревоге и антидепрессантах.
Прошло немного времени, и люди стали стучаться к ней в дверь. Они осторожно приближались. С вами все в порядке? Вам нужна помощь? Она насторожилась.
– Я думала, что это просто мимолетный интерес. Я думала, они видели во мне только глупую женщину с платком на голове, – сказала она.
В холле и на улице перед квартирой Нурие люди, которые годами проходили мимо, остановились и посмотрели друг на друга. Они понимали, откуда была родом Нурие. По всему Берлину росла арендная плата, но люди в этом районе столкнулись с особенно резким увеличением из-за исторического катаклизма. Когда в спешке в 1961 году была построена Берлинская стена, поделив город пополам, линия Стены была нарисована довольно произвольно, странными зигзагами. Район Котти оказался частью Западного Берлина, который врезался в Восточный Берлин, как зуб. Это была линия фронта, и если вторгнутся Советы, отсюда их заберут первыми. Район был полуразрушен. Единственные люди, которые соглашались жить в руинах, были те, кого избегали другие берлинцы – турецкие чернорабочие, как Нурие, левые самовольные поселенцы, повстанцы и геи.
Переехав в это наполовину заброшенное место, турецкие рабочие практически отстроили его заново, а самовольные поселенцы и геи помешали берлинским властям сровнять все с землей и пустить здесь скоростное шоссе. Они спасли окрестности.
Однако эти группировки с опаской смотрели друг на друга все годы. Возможно, их объединяла бедность, но во всем остальном они были по разные стороны баррикад. Потом рухнула Стена. Котти перестал быть опасной зоной и превратился в район с первоклассной недвижимостью. Все случилось примерно так же, как если б однажды утром жители Нью-Йорка проснулись и увидели Южный Бронкс посреди Манхэттена. За два года рента за квартиры подскочила с 600 евро до 800. Большинство людей, проживающих здесь, тратили более половины своего дохода на оплату жилья. В результате многим семьям оставалось на жизнь только 200 евро в месяц. Люди были вынуждены переезжать, покидая единственно знакомую для них местность.
Записка Нурие на окне остановила людей не из-за простого сочувствия, а потому, что они увидели себя в таком же положении.
За несколько месяцев до того, как она приклеила ее на окно, разные люди в окрестности искали способ выразить свой гнев. Это был год революции на площади Тархир. После мелькающих новостей на экране телевизора одному из соседей пришла идея. Есть большая улица, которая проходит через их жилой комплекс в центр города. Некоторые жильцы собирались там время от времени, чтобы выразить протест против повышения арендной платы. Люди подумали, что было бы хорошо блокировать улицу стульями и другими вещами. А жители, которых всячески вытесняют из района, включая Нурие, выйдут из квартир и пойдут туда. Что будет, если Нурие сядет в своем огромном электрическом инвалидном кресле посреди улицы, а они все встанут рядом с ней и не уйдут, пока ей не разрешат остаться в своем доме?
Они бы обратили внимание на себя, средства массовой информации, вероятно, пришли бы на место, и, может, Нурие не покончила бы с жизнью.
Большинство людей отнеслось скептически к такому предложению. Однако небольшая группа жильцов отправилась к Нурие и предложила ей присоединиться к их лагерю протеста, перекрывающему улицу. Они показались ей немного сумасшедшими. Но однажды утром она выехала на своем кресле и села там, прямо рядом с главным перекрестком. Вид пожилой женщины в платке на инвалидном кресле посередине улицы рядом со стихийной баррикадой казался своеобразным. Местные СМИ появились по сигналу, чтобы выяснить происходящее. Пикетчики начали рассказывать свои истории перед камерами. Люди говорили, что они выживают практически без денег, боятся, что их вытеснят на окраины, где еще более предвзятое отношение к туркам, самовольным левым поселенцам или геям. Одна турчанка позже рассказала мне, что из-за бедности вынуждена была покинуть собственную страну тридцать лет назад:
– Мы уже потеряли свое место однажды. Мы не можем потерять его во второй раз.
Есть турецкая поговорка: «Если ребенок не плачет, он не получает сосок». Они начали протест, потому что посчитали, что только так смогут заставить себя выслушать.
Вскоре прибыли полицейские и сказали: «Ну, все. Повеселились, разбирайте свой хлам и по домам». Пикетчики сказали, что они не получили гарантий, что Нурие может оставаться в собственной квартире. И что еще важнее: им нужны гарантии, что цены на жилье будут заморожены. Санди Калтборн, чьи родители были строителями из Афганистана, объясняла:
– Мы строили этот город. Мы не отбросы общества. Мы имеем право здесь жить, потому что отстроили этот район… Не инвесторы, требующие повышения ренты, сделали город пригодным для жилья. Это сделал каждый.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
