— Лиллиан нельзя убедить или заставить, — замечает Эва. — И есть еще одна проблема: пока она жива, ты с этой открытой раной на запястье остаешься «донором». Теперь, когда она пометила тебя, ты как бекон для голодных. Они будут кусать тебя снова и снова, до тех пор, пока ты сама не сможешь обходиться без этого. Днем они будут делать покупки в «Нолита» или прогуливаться по выставочным павильонам Брайант-парка во время Недели высокой моды, а поздно вечером и ночью ты будешь становиться их добычей.
Я киваю, вспомнив об актере-кинорежиссере в роскошной сорочке, превращенном в подушечку для булавок.
— Единственная возможность избежать этого — уничтожить вампира, который укусил тебя.
— Не могу представить себя хладнокровно убивающей кого бы то ни было, — признаюсь я, — даже вампира и даже во имя спасения собственной жизни. Я не смогу…
— Речь идет не только о твоей жизни… У тебя есть «ген моды». Ты умрешь, а через три дня после похорон воскреснешь.
Сраженная не сразу дошедшим до меня смыслом этой фразы, я потрясенно молчу.
— Ты провела три дня в могиле? Почему же нас не пригласили на твои похороны?
Я жестока, но Эва не обижается — только становится еще печальнее.
— Я же умерла, вот и не пригласила тебя. А они тогда, к счастью, не знали о твоем существовании. Вампиры заставляют тебя саму позаботиться о предстоящих похоронах — а ты знаешь, как они относятся к всевозможным торжествам. Вампиры получают удовольствие, представляя, что на тебе будет надето в гробу и во что будут одеты они сами в качестве твоих скорбящих друзей и так далее.
— А потом они похоронили тебя? И ты провела три дня под землей? — шепчу я.
Я напрягаю свою память, пытаясь вспомнить время, когда она отсутствовала три дня и мы не знали, где она.
— Да.
Мысль о ней, лежащей в гробу, неподвижной, как изваяние, заставляет меня забыть о детских обидах. Мне живо представляется ее плоть — холодная и твердая Я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться, думая о том каково ей было там одной.
Но надо взять себя в руки. Я задаю первый вопрос, который приходит мне в голову:
— Что случилось, когда ты восстала? Как ты… воскресла?
— Оживший вампир использует свою вновь обретенную силу, чтобы разломать гроб и выбраться наверх сквозь рыхлую землю — понятное дело, без всякого риска задохнуться. Это, конечно, неприятно, хотя не так уж и сложно. — Эва произносит это вроде бы спокойно, однако глаза у нее — как у загнанного зверя.
Я представляю себе сломанный гроб и то, как она выбирается из могилы, и содрогаюсь.
— Я убью Лиллиан. — Джеймс поворачивается к Эве. — Я могу сделать это.
— Нет, — говорю я. — Это моя жизнь. Я должна сделать это сама.
— Я сильнее вас всех, — ухмыляется Эва. — И это касается меня.
— У меня есть идея, которая, возможно, даст нам преимущество, — говорит Сильвия.
Глава 19 ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВКУСНЫЙ
Свернувшись клубком на обтянутом темно-синим винилом заднем сиденье такси, я прижалась к Джеймсу, стараясь забыть об ужасах прошедшей ночи. Выглядит он великолепно. Лицо покрылось щетиной — золотистой вокруг рта и темной на скулах. Волосы настолько спутаны, что образуют некое подобие плавника из торчащих на макушке вихров. Карие глаза — волшебный калейдоскоп рыжего, золотистого и зеленого. Легкая улыбка играет в уголках его «вкусных» губ — так и хочется расцеловать их. Мне нравится бахрома его ресниц, когда он закрывает глаза. И все остальное тоже.
Сильвия, притулившаяся рядом со мной с другой стороны, занята отправкой электронных сообщений на западное побережье. Оказывается, она с недавних пор не только стала стройной, но и перестала быть одинокой — свидание с братом Нико прошло удачно, и моя подруга влюблена. Мы расстались с Эвой на улице перед закусочной. Она сказала, что хотела бы немного побыть со мной, и я обещала, что позвоню ей.
Краешком глаза я замечаю одетую в черное, закутанную в шарф женщину, двигающуюся очень быстро — подозрительно быстро, нам навстречу по тротуару.
— Клянусь, я только что видела вампира! — кричу я. — У нее сумка «Ланвин» из крокодиловой кожи — та самая, которая стоит двадцать восемь тысяч долларов.
Ни один смертный не может позволить себе это! — Мы всего в одном квартале от дома моей тети. Если это была вампирша, возможно, она искала именно меня. Хорошо, что нас не было дома. — Кто-то, вероятно, уже разнюхал про Алексу.
— Как? — спрашивает Сильвия. — Я никогда не слыхала, чтобы у них были такие органы чувств, которые предупреждали бы об опасности, когда кого-то из их сородичей проткнут колом.
— Я не знаю как. Но сейчас разгар субботнего дня. Обычно в это время они еще спят. Даже «Наблюдатель» скорее всего отсыпается где-нибудь. Есть только одна причина, по которой кто-то мог бы тут оказаться…
— Мне не нравится то, что я слышу, — говорит Джеймс.
— Да, мне тоже. Что это они проснулись?
— Нет, в буквальном смысле. Я слышу сирены.
— О, мой Бог! — Этот звук пока еще очень далекий, но вполне узнаваемый.
Такси сворачивает на Семьдесят вторую улицу, которая выглядит вполне мирной. Мы расплачиваемся и выходим, однако консьерж преграждает нам путь.
— Извините, но туда нельзя, — запинаясь, говорит он. А потом добавляет: — Мисс Макэллистон, мне очень жаль. Ваши подруги… Они ждали вас. Я отлучился только на минутку… — Он умолкает, слишком расстроенный, чтобы сказать что-то еще.
— Какие подруги? — Сердце бешено бьется у меня в груди.
— Две девушки. Они не представились.
— Что с ними случилось?
— Мне так жаль. Так жаль. Я никогда не видел ничего подобного…
Увернувшись, я проскакиваю мимо него во вращающуюся дверь, и он даже не пытается остановить меня.
На диване из воловьей кожи в прихожей квартиры Виктории — две мертвые девушки.
Они обе покрыты глубокими, подозрительно сухими ранами, словно их пропустили через какой-то адский станок. Я почти уверена, что это укусы и причина смерти — слишком большая кровопотеря. На их шикарных платьях и на полу прихожей пятна непонятного происхождения. Несчастные — Рэйчел и Нина.
И я в ответе за их смерть. Должно быть, они пришли сюда сразу после телефонного разговора со мной. Если бы я только рассказала им чуть больше…
Джеймс входит следом за мной.
— Плохо, — говорит он.
Я оборачиваюсь к нему. По моим щекам льются потоки слез.
— Думаю, что «модной убийцей» была не Алекса, — замечает выходящая из лифта Сильвия. Она внимательно смотрит расширенными от ужаса глазами на трупы.
Алекса была лишь пешкой, жалкой подражательницей преступника, такой же банальной в смерти, какой она была и при жизни.
