И вдруг я увидел, что ваш приятель сел в машину один, тоже развернул ее в сторону Марселя и, раскрыв ваш чемодан, швырнул его на обочину. Таким образом я снова потерял вас. И вот "тендерберд", в котором находился груз, подобный бомбе, уезжал от меня, а вы оставались где-то на холме. Я никак не мог сообразить, что важнее – найти вас или следовать за "тендербердом".
Я решил, что, так как вы без машины, мне легче будет разыскать потом вас, чем машину. И я пустился вслед за парнем к автостраде, которая вела на Марсель. И вот тут-то он развил такую скорость, что моему "ситроену" это оказалось не под силу, и он все дальше и дальше уходил от меня. Но я упорно преследовал его. Я понимал, что он угоняет машину. При въезде в город он исчез. В этом месте движение идет по карусели. Несколько раз, увлекаемый потоком машин, я объехал площадь, рискуя обратить на себя внимание регулировщика, который стоял на повороте с автострады. Наконец я решил вернуться обратно. Усталость парализовала мои мысли, мою волю, я действовал наугад, глупо. Я подумал: "Она должна быть в таком же состоянии, как я, и я найду ее на том же месте, в полной растерянности. Ее я прикончу, а что касается этого сукина сына и "тендерберда", то, что бы ни произошло, черт с ними".
Но опять оказалось, что я плохо знаю вас. Дани. Я нашел на холме только вашу записку, несколько слов, нацарапанных правой рукой: "Сегодня в десять вечера у дома 10 на улице Канебьер". У меня хотя бы оставалась надежда найти вас. Я разорвал бумажку и не спеша поехал в Марсель. Я думал о вас.
Мне казалось, что я начинаю понимать ход ваших непонятных поступков, но пока еще довольно туманно, мне надо выспаться, и тогда я окончательно все разгадаю. Я снял номер в гостинице у вокзала Сен-Шарль. Не раздеваясь, я бросился в постель и уснул как убитый.
Меня разбудили, как я попросил, вечером, в начале десятого.
Я заказал в номер ужин и принял ванну. Лицо у меня заросло черной щетиной, рубашка была совершенно грязная, но я отдохнул, и голова моя прояснилась. И я наконец понял, что вы ничего не знаете ни об убийстве, ни о моем преследовании, а то, что вы взяли машину, – просто взбалмошный поступок, вот и все. По бумагам машина числилась за фирмой Коба, сокращенно МРК. Этого вы наверняка не поняли. Не знаю, каким образом вы наткнулись на одну или две вехи, оставленные Анитой предыдущей ночью, но в чем можно было не сомневаться, так это в том, что нападение на вас в туалете станции техобслуживания и несчастье с рукой – для вас загадка. И наверняка сейчас вы всецело поглощены мыслью, как вернуть машину. Быть может, вы знали, каким неведомым мне способом вы найдете своего сутенера.
Этим, не считая присущего вам мужества, объяснялось то, что там, на холме, вы не потеряли голову.
Из телефонной кабины гостиницы я позвонил Аните. Она совсем раскисла.
Она открытым текстом сказала мне – а ведь нас могла слышать любая телефонистка, – что лучше признаться в убийстве и отдать себя в руки полиции. Я как мог уговаривал ее мужаться. Я уверял ее, что у меня есть еще одна идея, что все устроится. Я слышал голосок Мишель, она спрашивала:
"Это папуля? Это папа?" Я пообещал Аните, что завтра буду с ними в Женеве.
В десять часов я стоял напротив дома 10 по улице Канебьер. Через полчаса я шел за вами и вашим прохвостом, решив во что бы то ни стало докопаться, что же вы замышляете. Я понял только одно – вы оба знаете, что в багажнике "тендерберда" лежит труп. Я ожидал увидеть вас одну, без машины, даже предполагал, что вы не придете вообще – ведь он не знал о вашей записке на холме. И уж совсем я был ошеломлен, когда увидел, как вы возвращаетесь на Канебьер: он опять обнимал вас за плечи. Свою машину я оставил на соседней улице. Когда я увидел вас обоих около "тендерберда", я быстро помчался к ней и, конечно, потерял вас из виду – на сей раз окончательно.
Я наугад поездил немного по городу. Не потому, что рассчитывал напасть на ваш след, нет. Просто так. Перед моим мысленным взором встали вы, встревоженная, с забинтованной рукой, в белом муслиновом платье, с накинутым на плечи мужским пиджаком. Только потом до меня дошло, почему вы до сих пор не заявили в полицию о своем открытии: машина не принадлежала вам и вы ее угнали без моего ведома. Постепенно я сумел поставить себя на ваше место. И тогда я сказал себе, что сегодня вечером или в крайнем случае завтра вы позвоните в Женеву и попросите у нас помощи. У вас был еще один выход – избавиться от трупа, не пытаясь выяснить, кто засунул его в багажник. Но, что бы вы ни сделали, все равно вам не выбраться из западни, которую я для вас подготовил. Я положил в карман халата Коба телефонограмму, отправленную от вашего имени в Орли. Эта бумажка приведет следствие к вам. Аните и мне нужно будет только отрицать, что мы видели вас в пятницу. Наши показания будут звучать правдоподобно, так как ни дом в квартале Монморанси, ни "тендерберд" нам не принадлежат.
Я проспал в номере гостиницы до полудня. По моей просьбе дежурный по этажу принес мне электрическую бритву и местные газеты. Просмотрев газеты во время бритья, я убедился, что об убийстве Коба никаких сообщений нет.
Не нашел я и сообщения о том, что где-нибудь в этих местах найден труп неизвестного мужчины. Я позвонил Аните. Предупредил ее, что буду ждать здесь до вечера, потому что не исключена возможность, что вы ей позвоните.
Я еще раз повторил, что, как бы ни обернулось дело, мы будем стоять на том, что ничего не знаем, и она должна держаться. Я оставил ей номер телефона гостиницы, чтобы она имела возможность со мной связаться. Наши телефонные переговоры могли нас здорово подвести, но иного способа я не видел. После обеда я пошел побродить по Марселю. Купил рубашку, вот она и сейчас на мне. Бумажный пакет со старой рубашкой я выбросил в сточную трубу. Подняв голову, я увидел свое отражение в огромной зеркальной витрине какого-то магазина. Да, это был я, Мишель Каравей, преуспевающий делец, владелец многообещающего рекламного агентства, безупречный муж и отец, которого в обществе считают человеком хорошо воспитанным, короче, я увидел того, кто сейчас находится перед вами, Дани. Вы его не узнаете, и он сам тоже не узнает себя. Так кто же есть кто, в конце концов?
Анита вызвала меня часов в восемь вечера. Вы только что звонили ей в Женеву. Она совсем потеряла голову. Она плакала. Она твердила: "Умоляю, не причиняй ей зла. Она и правда поверила, что убила Коба, представляешь себе? Это ужасно, я не хочу так. Ты должен ей все сказать, все объяснить".
Не знаю, Дани, до чего довели Аниту за эти два дня и две ночи без меня ее мысли, ее ужас. Не знаю. Я слышал, как плачет Мишель-бедняжка перепугалась, увидев мать в слезах. Я обещал Аните, я много раз повторял ей свое обещание, что не причиню вам вреда. Она мне не поверила. Она сказала мне: "Пусть Дани позвонит мне и сама скажет, что все в порядке.
Клянусь тебе, Мишель, если ты сделаешь, что собирался, я тоже убью себя, я убью себя, ты меня слышишь? Клянусь тебе, я это сделаю". Я пообещал все, что она требовала от меня, лишь бы она замолчала, лишь бы выиграть несколько часов.
