Я надеялась, что найду Хоба в отцовской лавке. Это все сильно упростило бы. Но нет.
Несколько минут я стояла на улице и глазела, как я всегда делаю, когда хочу, чтобы меня приняли за туриста. В окнах ритуального бюро Найтингейла не было никаких объявлений о похоронах, что неудивительно; выцветшие и потертые бордовые занавески скрывали все, что таилось за окном. Я приложила ладони ковшиком к стеклу и попыталась рассмотреть, что внутри.
Ничего, кроме нескольких дохлых мух.
Я подергала дверь, но она была заперта. Ходить на задний двор смысла нет. Не хочу, чтобы меня заметили на частной территории.
Как часто случается с умными девочками, ответ уже был в моей голове, готовый для немедленного использования, словно божественная отвертка.
Я вспомнила, как однажды летом сидела на проповеди Денвина Ричардсона, посвященной книге Матфея. Может, дело в том, что Денвин часто цитировал свои зимние проповеди, потому мне это так запомнилось. Так или иначе, я слышала эти слова не один раз:
Просите – и дано вам будет, ищите – и найдете, стучитесь – и отворят вам. Ибо всякий, кто просит, получает, кто ищет, находит, и тому, кто стучится, отворяют.
Какой замечательный и полезный текст! Я закрыла глаза, сложила руки и попросила.
В этот самый миг я вспомнила, что через несколько домов находится магазин шерсти. Развернулась и прогулочным шагом отправилась в том направлении.
Звякнул колокольчик, и я вошла внутрь.
– Хорошего дня, – сказала женщина за прилавком, сидевшая в кресле и вязавшая. Она показалась мне смутно знакомой, и я не сразу поняла, что она напоминает мне овцу.
Я сделала вид, что меня интересуют мотки шерсти.
– Вы вяжете? – спросила она.
– Нет, я – нет, – ответила я. – Но моя тетушка Фелисити – да. Она потрясающе вяжет. Обещала мне связать свитер с фарерскими узорами[35], если я найду пряжу моего любимого цвета.
– Какого? – спросила женщина.
– Павлиньего.
Она отложила вязание и начала выбираться из кресла.
– Павлиньего? – уточнила она.
– Да, – с энтузиазмом ответила я. – Это один из моих школьных цветов.
– А в какой школе вы учитесь? – скептически спросила она.
– Мисс Бодикот, – сказала я и добавила, как будто это все объясняет, – в Канаде.
Не говоря больше ни слова, она пошаркала в сторону задней комнаты, на что я и рассчитывала.
Я тут же схватила пару крючков для вязания с прилавка и сунула их в карман.
Разумеется, я легко могла заплатить за них, но я не хотела оставлять улики. Компенсирую добрыми делами в другой раз.
Женщина, чтоб ее черти побрали, вернулась через несколько секунд и вывалила с полдюжины мотков на прилавок.
– Павлиний, – гордо сказала она. – На распродаже. Могу уступить за шесть шиллингов.
Я взяла моток и тщательно его ощупала.
– О боже, – сказала я, – мне кажется, это индийский павлин. Цвет мисс Бодикот – яванский павлин. Видите ли, сама мисс Бодикот выросла в Батавии. Говорят, яванский павлин получил свой уникальный зеленый оттенок от вулканической земли.
Я изобразила жуткий косой взгляд всезнайки, который якобы должен был подтвердить смесь вымысла и фактов. И одновременно, сама себе не веря, вознесла молчаливую хвалу моей несносной кузине Ундине за то, что она без устали трещала о природе Сингапура и бывшей Малайи.
– Ну хорошо, – ответила женщина-овца, но по ее голосу было понятно, что она вовсе не рада.
Она убрала пряжу под прилавок и вернулась к своему вязанию.
– Спасибо, – громко и жизнерадостно сказала я, направляясь к выходу. – Милый магазинчик.
Я неторопливо прогулялась по улице обратно к лавке Найтингейла.
Ненадолго остановившись у окна, я незаметно в кармане согнула крючки в форме буквы Г. Когда на ощупь мне показалось, что я сделала все как надо, я достала оба крючка из кармана и приложила к замку как импровизированные плоскогубцы.
Доггер долго и тщательно учил меня искусству открывания замков. Это одно из многочисленных умений, которые он отточил в своей прежней жизни. Я бы с удовольствием поинтересовалась, где, как и почему, но я слишком хорошо воспитана. Остается только слушать и наблюдать.
Словно по волшебству в замке что-то щелкнуло и ручка легко повернулась. Бросив быстрый взгляд направо и налево, я вошла в помещение.
Не первый раз в жизни я провожу рекогносцировку в лавке гробовщика. Штука в том, чтобы найти то, что мне надо, и не попасться. Хотя это может показаться хорошей идеей, но при свете дня довольно трудно объяснить, что я делаю в обществе мертвецов.
Итак, первым делом надо определить, здесь ли труп Орландо.
Арка справа от меня вела в маленькую часовню, где лицом к пустой стене стояли стулья в несколько рядов.
Ничего. Слева сдвоенные двери, при виде которых мое сердце ускорило бег: сдвоенные двери предназначены для того, чтобы вкатывать и выкатывать то, что не может перемещаться на своих двоих.
Я легко постучала по деревянной панели просто на всякий случай – вдруг внутри кто-то есть. На этой стадии я еще могу объяснить, что я тут делаю. Ищу Хоба. Входная дверь оказалась открытой, и так далее.
Я толкнула дверь и заглянула внутрь. Вот это уже поинтереснее! Святыня, сердце империи смерти.
Две фарфоровые плиты с канавками стояли бок о бок. К сожалению, на них ничего не было. Стеклянные резервуары находились под рукой, и в них поблескивала бальзамирующая жидкость карамельного цвета, которая, как предполагается, должна сохранить здоровый цвет лица субъекта.
На стене висели хирургические инструменты из нержавеющей стали, в том числе огромный шприц с иглой величиной с хоботок доисторического москита, предназначенный для извлечения содержимого желудка.
