Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
На террасу скользнули две немолодые пары, оживленно щебеча кинокамерами.
– Наши или западные? – спросил я.
– Вы что, не видите? – снисходительно сказал Негудбаев. – Вы не узнаёте в нем оберштурмбанфюрера?
Узнать было можно. Он шел впереди, высокий, неправдоподобной выправки человек. Это был глубокий старец с моложавым лицом и без единого седого волоса. Походка его напоминала одновременно строевой чеканный шаг и поступь паралитика – походка командора. Глубокие складки арийского мужества придавали его лицу львиность.
– Да, – сказал я, – величественный идиот. У него недавно был инсульт?
– Так вы догадались? – обрадовался Негудбаев.
Я не знал как, поэтому многозначительно пожал плечами:
– А как вы?
– Ну, я-то военного человека за версту узнаю…
– Ты что, тоже военный? – так же склонившись к нему, как цветок, тихо спросил я.
– Да, – подумав, согласился Негудбаев. – Был, конечно.
Майор.
– Ага… – сказал я. – Вообще-то я про инсульт спрашивал…
– А-а… Вот вы о чем. Так про инсульт я просто знаю. Тут тайны нет. Он к нам еще в прошлом году собирался. Да не приехал. По болезни.
– Он что, разведчик?.. – с детским замиранием спросил я.
– С чего вы взяли? – возмутился Негудбаев. – Он историк.
– А вы теперь тоже историк?
– Нет же, я вам сказал, что у меня военное образование.
Директор принес нам фирменных племяшей форменных беляшей.
Негудбаев поманил его пальцем и шепнул. Тот кивнул.
И, начав с мальчишеской струйки, взыграл фонтанный апофеоз, ствол… Немцы зааплодировали. Выглянул из-за косяка бандит-директор: так ли у него получилось? – и скрылся.
Теперь фонтан расцвел в три концентрических круга лепестков: наружные – слабее внутренних так, что последний – совсем завял. Запахло мелкой водой – легкая брызга достигала. Светлые струи шелестели вверху, как ангелы, и, падая, переговаривались с водою. Вид на Ичан-Калу дрожал за радужной завесой…
Немцы были вынуждены пересесть поближе к нам: все было немножко не рассчитано или так рассчитано, что, после аплодисментов, до них достигло и дошло. Дамы накинули на плечи жакетки с видом зябкости плеч. Палуба темнела у перил, промокая. Немцы пересели, и их стало хорошо слышно.
– Вы знаете немецкий?
– Зачем? – Негудбаев недоуменно пожал плечами.
Нам подали еще чайничек с кок-чаем.
Мы беседовали под сенью струй.
– Из немцев я больше всего Бёлля люблю, – сказал Негудбаев. – А из англичан – Грина. Правда ли, что Бёлль какое-то письмо подписал? – И он рассказал мне, что знал.
Я слушал с большим вниманием.
– Ну а как там наш Евтушенко? – спрашивал он.
Немцы его будто не интересовали больше…
– Ну а что шведское посольство? – спрашивал он, живо интересуясь.
Будто мы обсуждали отказ Сартра от Нобелевской премии…
Вид на Ичан-Калу дрожал за радужной завесой…
III. Парады
Умеющий шагать не оставляет следов.
Восточная мудростьНегудбаев объявился у меня в номере, как солнце. Он обозначил утро, восход, ранние лучи, бодрость и прохладу. С площади доносились нестройные звуки юности. То пионеры маршировали и репетировали. Избегая верных нот, дул горнист, никак не мог попасть себе в ногу барабанщик. Подготовка к окончанию учебного года шла полным ходом. Среднеазиатские воробьи чирикали звонче и охотнее наших. Мне захотелось сделать зарядку, так свеж, как бы в капельках воды, был Негудбаев. Но мне не пришлось ее делать.
– Ах вы соня!.. – ласково журил Негудбаев. – Все спите. Собирайтесь-ка по-военному, ать-два!
Я вздрогнул.
– Что я такого сделал? – кисло пошутил я.
– Вы еще не были в хлопководческом колхозе! Сами вчера признались… – твердо и ласково сказал Негудбаев.
– Не был! – воскликнул я. – Не был!
– Сейчас мы туда поедем. Надо поздравить одного человека.
– Колхоз-миллионер? – Это было единственное, что я мог спросить по такому поводу.
– Зачем – миллионер… Просто богатый колхоз.
У Негудбаева с машинами трудностей не возникало. Мы ехали.
Поздравить надо было, как я постепенно выяснил, председателя колхоза: он сегодня защитил диссертацию на степень кандидата сельхознаук.
Это был классический «маяк» – я еще классических не видел, – мне любопытно было взглянуть на миф воочию. Я был настроен скептически. Но я и не предполагал, насколько я не прав!.. Те же поля по сторонам, пустые и некрасивые… За машиной гналась стена пыли. В который раз защемило сердце, будто, отлетев от своей любви на несколько тысяч километров, я снова уезжал от нее, еще дальше километров на двадцать, еще невозвратней… Я удалялся теперь от почтамта, вдоль дороги скучно повторялись телефонные столбы – я так вчера и не услышал ее по этой проволоке: скрип, треск, нет дома, не туда попал… Мы свернули в поле и уперлись в забор. Отомкнув сплошные ворота, мы попали в огороженную жизнь: тут было зелено и прохладно. Журчал арык, над дорожкой, красно посыпанной битым кирпичом, на ажурной решеточке вился виноград, образуя нам тень. Перед правлением колхоза, под навесиком, на топчанах сидели темнои простолицые дехкане и пили свой кок-чай без лепешки – род чайханы-ожидальни. Они внимательно, но не пристально смотрели на нас, не отрываясь и как-то в то же время не разглядывая. Негудбаев спросил – нам показали куда.
Это здание мне не удавалось истолковать… Оно начиналось как бы служебным помещением, конторой, дежурностью и бедностью обстановки; потом становилось как бы отдельными кабинетиками, с канцелярской обстановкой возрастающей ценности хранения, – и вдруг вы оказывались в пышной домашней обстановке, в каком-то еще более внутреннем и более фруктовом дворе, среди ковров и трав, под сенью застекленных и распахнутых настежь террас, где солнышко, проходя сквозь фильтры листвы, преломившись в плоскостях террасных надраенных стеклышек, нисходило уже свеженьким и прохладным, для подчеркивания чистоты, надраенности и отскобленности всего этого постепенно и плавно возросшего, начиная с убогой конторы: полов, перешедших в паркеты, и окон, развившихся в витражи, радиоточек, увеличившихся до цветных телевизоров, и марлевых занавесочек, эволюционировавших в знаменитое искусство ковроткачества.
Нас не ждали. Высокий полный человек торопливо поднялся от доски с нардами, от маленького и худенького своего партнера, замершего в этот миг во времени, – поднялся к нам и смутился. Был он бос, в галифе, из-под майки стекали белые пухлые плечи. Они обрадовались с Негудбаевым друг другу, и мы были представлены. Некий микроскопический кивок нашего хозяина пробудил во времени его партнера в нарды, и тот тоже был представлен как секретарь ячейки. Торопливо и скромно подав нам сухую, нежмущую ладошку, он исчез.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
