Здесь очень богатая фауна. Я пока еще не разобрался, что именно летает, а что ползает. Живность мелкая и для меня безобидная: жуют непрестанно трубчатые мхи и время от времени для разнообразия — друг друга.
Нечто у моего окна — желтый пушистый шар с клювом. Лежбище этих шаров я недавно обнаружил у излучины реки. Они ворочались, закапываясь в песок, елозили клювами по гальке и забавно покрякивали. Большие цыплята, размером с футбольный мяч. То ли прыгают, то ли летают. Крыльев и ног не заметил. Впрочем, не приглядывался. Биологические исследования не входят в мои обязанности.
У меня нет обязанностей.
Сегодня триста шестьдесят пятый день моего пребывания на Багряной. Дни недели несущественны, захочу, и будет вечный понедельник. Время года здесь только одно — лето. Не слишком жаркое, не очень сухое, но лето, только лето… Оранжевые восходы, фиолетовые закаты, и все оттенки красного — днем.
Заурядная кислородная планета. Таких в Рубрикаторе сотни. Четвертая в системе красного гиганта. Два материка. Орбитальных ретрансляторов — два. Информационных буев — двадцать четыре. Людей — один.
* * *
Год назад, и может, в этот самый час, я стоял на балконе, высоко, и прохладный ветер с севера тянул долгое тоскливое у-у-у… Будь я волком, то затянул бы в полнолуние ветру вслед: у-у-у…
Но тогда, как и сейчас, был день. Там, на Земле, в своей квартире, я вспоминал, перетряхивал память до самых захламленных уголков, высчитывал ошибки, действительные или мнимые, взращивал на хорошо унавоженной почве сомнений дерево вариантов каждого поступка и гадал, который из них ключевой.
И когда замигал наружный вызов, я отключил его. Через минуту он снова замигал. Это могла быть Лиза, но именно ее я не хотел сейчас видеть. И трижды именно, если это кто-либо из Десятки. Кончилась Десятка, кончился Учитель, попросим учителя Шамиссо отчитаться в своей бездарной деятельности и посмотрим, как он будет ворочаться на раскаленной плите.
Сигнал непрерывно мигал, с той стороны двери усердно прорывались ко мне. Может, по делу? Хотя какие могут быть дела у бывшего учителя! Скорее всего нашлась соболезнующая душа.
Снова сигнал. Пусть мне будет хуже, решил я и разблокировал вход.
— Итак, это вы! — сказал вместо приветствия высокий мужчина с длинными висячими усами. — А я — Клецанда из Общественного контроля. Вы не будете возражать, если мы займемся вашим делом? Разумеется, найдем хорошего протектора, поднимем все архивы. Вы меня слышите?
Я его слышал. Для начала совсем неплохо. Новое состояние порождает новые ситуации. Вот уже энтузиасты из ОК проявляют заботу. Ненавязчиво и скромно.
— Если вам трудно решить сейчас, мы свяжемся позже, — продолжал Клецанда.
Он посмотрел на меня и значительно поднял палец.
— Я хотел бы пригласить наших экспертов. Ваше дело будет прекрасным казусом для дискуссии, может, и всеобщей…
Только этого мне не хватало! Молодцев из ОК далеко занесло, но я им в эти дали не попутчик.
— Не могу принять вашей заботы, — ответил я гостю и посмотрел на дверь, давая понять, что разговор окончен. — Тем более что сейчас, приношу извинения, не имею намерения принимать у себя кого-либо.
Вчера я еще не мог вообразить, что буду в состоянии грубо оборвать человека, не закончившего разговор. Но Клецанда, вместо того чтобы холодно откланяться, только улыбнулся и после секундной заминки сказал:
— В таком случае позволю себе пригласить вас к нам. Приношу извинения.
Он поднял руку и разжал ладонь. Небольшой граненый хрустальный шарик завертелся перед моими глазами. Я удивился, но тут же сообразил, что это компактный гипнарк. Поплыли радужные пятна, шарик вдруг превратился в голубую ослепительную звезду, свет обрел звук…
Очнулся я в помещении с выключенными окнами. Связь не работала. Выход заблокирован. Ноги ватные, и стены расплываются, как после долгого процедурного сна. Минут через десять я пришел в норму. Я не знал, вернее, не мог сообразить, где я нахожусь, но при любых обстоятельствах собирался выбраться отсюда как можно скорее. И выяснить, кто и по какой причине меня изолировал. Что еще скажет Совет Попечителей, узнав о насилии над бывшим учителем?! Ничего, я продержусь. А вот что сейчас творится с Мурадом?..
* * *
Шестьдесят два года — почти старость. А полвека назад мой Учитель назвал меня Вторым. Он долго колебался, и если не болезнь Виктора, то вряд ли выбор остановился бы на мне. Добрый Учитель, ему казалось, что мне не хватает уверенности. Все-таки он назвал меня. А Первым, и без всяких оговорок, шел Леон, краса и гордость Десятки. Он получил мандат в одну из австралийских школ, мы изредка встречались на каникулярных сборах. Но после выпуска своей Десятки он ушел к освоенцам и, кажется, участвовал в четвертом десанте на Горизонт. В наставниках не остался.
Какое это было время! Долгая и многотрудная история освоения Марса, полная мытарств и трагедий, подошла к своему блестящему финалу — был сооружен и наконец-то задействован экваториальный фазоинвертор. Дальний космос стал ближним. И такое началось, такие открылись перспективы для многих из нас!.. Я даже начисто забыл, что являюсь Вторым, и очень удивился, когда меня сняли с рейса и вызвали в управление.
В приемной встретил сам начальник управления.
Он странно оглядел меня, провел в кабинет, усадил в кресло и вручил розовый бланк вызова на комиссию. Через много лет я понял, что значил его взгляд. Он уже тогда смотрел на меня как на Учителя.
После полугодового карантина я вошел в основную группу базмашенской школы 221. Физподготовку я любил, раза два даже брал призы на стендах и поэтому первого года не боялся. И напрасно! Нас гоняли похуже, чем на всех штурманских курсах, вместе взятых. Если у кого-то было особое мнение о своих способностях, то оно выветрилось через неделю, после канатных пятнашек, бега с подвязками и мокрых простыней. Ровно год шлифовали нашу мускулатуру и психику. Тесты и кроссы, гокинг и нервные бревна, батут и колодец…
Главное началось потом! Первый год обучения мы долго вспоминали, расслабленно улыбаясь. Теперь уже шел не прыг и скок, а усиленный курс всех наук, в компакте, конечно, при этом никакой гипнопедии или нейродопинга. Десять часов в неделю, двадцать часов в неделю, а к концу второго года — десять часов каждый день. Лучшие обучающие системы, отменные Наставники, консультации ведущих мотиваторов, экзамены шесть раз в году, две недели отдыха, и опять занятия, экзамены, лавина информации, мозг распирает, а попробуй не перевари или забудь, попробуй на экзамене не ответить на блиц-опрос по совершенно другой теме…
Пять лет в школе стоили тридцати до нее. Ко дню Клятвы многие из нас уже перешагнули рубеж тридцати пяти лет. Затем год общения, год стажировки, коррекция и гармонизация педагогической премудрости. Наконец, я получил свою Десятку. Первую и, конечно, единственную. Пятнадцать лет вместе. Пятнадцать лет… впустую!
