Наступает утро. Я плохо спала, странные мысли и видения одолевали меня всю ночь. Мне кажется, я снова слышала тот звук, долгий прерывающийся детский плач, но не уверена, что отличаю реальное от кажущегося. В семь часов звонит мой будильник, я поднимаюсь с кровати, иду в ванную, где меня безжалостно тошнит. Кровь пульсирует в висках и глазницах. Пустой желудок сжимается.
Это случилось. Нет нужды проверять, я знаю. Я принимаю душ, одеваюсь и упаковываю вещи. Внизу Адалина предлагает мне позавтракать, но я отказываюсь. Я выбираю самый легкий путь, убегаю как последний трус, но мне все равно. Я слишком долго выбирала сложный, хватит с меня борьбы.
— Мне нужно уйти сегодня утром, — говорю я, надеясь, что она не заметит кругов под глазами, голоса, срывающегося на рыдания. Сумки собраны, и я спущу их, как только они с Вивьен уедут к врачу. — Ничего?
Адалина осматривает меня с подозрением.
— Если ты вернешься к полудню.
— Вернусь.
— Ты же не на встречу с Максом Конти собираешься?
От звука его имени меня бросает в пот. Что она знает о Максе? Я собираюсь отрицать знакомство с ним, но понимаю, что это будет звучать фальшиво — сил на вранье нет.
— Нет, — отвечаю я. — А что?
— Он не лучшая компания для тебя.
— Я встречалась с ним всего несколько раз. — Я с сожалением вспоминаю нашу последнюю встречу. Я никогда больше его не увижу. — Нас сложно назвать друзьями.
Я поворачиваюсь к выходу, но кашель Адалины останавливает меня. Очень плохой кашель.
— С вами все в порядке?
Лицо горничной покраснело, я спешу подать ей стакан воды, который она принимает трясущимися руками. Постепенно приступ утихает, она вытирает рот обратной стороной ладони и снова смотрит на меня с достоинством. Жестом она показывает мне, что я могу идти, я ей благодарна. Ее внезапная слабость дарит мне возможность уйти свободно, без ее подозрений и расспросов.
* * *
Я иду через лимонную рощу, а не по главной дороге. Есть вероятность, что по главной поедет машина с Вивьен и Адалиной и они смогут заметить меня. Не хочу рисковать, раз уж задумала побег. Пустота в желудке и головная боль отвлекают меня от мыслей о моем будущем вне Барбароссы. В последние недели он был для меня то безопасным убежищем, то отвлекающей головоломкой. Местом, где я начала забывать Джеймса и понимать, что жизнь без него возможна. Жаль, что так поздно…
В кармане звонит телефон. Раз, второй, третий, четвертый. Я готова к этому. Одно за другим приходят сообщения от Элисон, от папы, сестер, Билл, коллег из «Кэллоуэй и Купер», от Джеймса, без сомнения, и звонок за звонком остаются неотвеченными. Я думала выключить телефон, но что это изменит? Правда написана черным по белому. Сделанного не воротишь. Мне придется жить с этим.
Я останавливаюсь у стены возле дороги, перебрасываю через нее свой рюкзак, сажусь, прислонившись спиной, и открываю бутылку воды. Вспоминаю, как оказалась здесь впервые — как же давно это было, как много изменилось с тех пор! Я сама изменилась, стала сильнее. Достаю телефон, открываю сообщения. После смерти Грейс Кэллоуэй вся Англия обсуждала мою подлость, но я готова к новой атаке, теперь они хорошо повеселятся. Но сообщений от незнакомцев не нахожу. Пишут мои родственники:
Люси! Пожалуйста, позвони домой.
Эй, сестра, мне нужно поговорить с тобой.
Люси, что происходит? Ты в порядке?
Билл ближе к делу:
Ты, наверное, уже в курсе, дерьмо хлынуло. Позвони. Чмоки.
Двадцать или больше пропущенных звонков. Письмо от Элисон, в нем статья и благодарность. Она надеется, что «это все прояснит», и, когда читаю заметку, я понимаю, что имелось в виду. Она сдержала обещание пересказать историю нашей с Джеймсом связи точно и правдиво. На самом деле в этой статье я выгляжу не так уж плохо, во мне меньше от проститутки-убийцы, достойной публичной казни, я больше похожа на девушку, которая просто влюбилась. Несколько моментов заставляют меня дрогнуть: в них Джеймс показан с дурной стороны. «Он заставил меня поверить, что я была всем для него», — подано как мои слова. Наверное, так я и сказала. «И потом он оставил меня ни с чем. Не было никакого полуразрушенного брака, это была ложь».
Видимо, Элисон искренне встала на мою сторону, раз решила сделать для моей защиты чуть больше необходимого. Я благодарна ей за то, что нашла единственный честный выход. Но Джеймс…
Шесть пропущенных звонков от него. Пугает не количество, а интервалы между ними — меньше секунды, как будто были сделаны в приступе ярости.
Это сейчас не очень меня беспокоит. Я боюсь его гнева, но он не огорчает меня. Если наши отношения можно было разрушить, именно это и сделано. Мосты сожжены, он больше никогда со мной не заговорит. Но это как будто меня совершенно не касается, я понимаю, что совесть должна мучить меня, но не чувствую ничего подобного. Кажется, она замолчала в день его приезда во Флоренцию.
Экран снова оживает. На нем местный номер, я предполагаю, что это Джеймс пытается прорваться с чужого телефона. Или это Макс.
Макс.
Возможно ли, что ему все стало известно? Я знаю, что сделала бы на его месте… Я бы поискала свое имя в Сети. До сегодняшнего дня там ничего не нашлось бы. Но этим утром его мог ждать джек-пот. Стыд прорывается наружу, на моих глазах появляются слезы. Я сразу же вытираю их. Почему именно мысли о Максе их вызвали? Я была спокойна, думая о семье и о Джеймсе, и сейчас смогу.
Телефон перестает звонить. Я жду, что придет голосовая почта, но этого не происходит.
Вдруг мое внимание привлекает звук движущегося по дороге автомобиля.
Держась поближе к стене, я всматриваюсь и замечаю машину Вивьен. Оставаясь в тени, жду, когда она проедет. Она едет очень медленно, и, когда приближается, я понимаю почему. Адалина за рулем сильно кашляет. Это слышно через открытое окно.
Проехав мимо, автомобиль почти останавливается. Я уже готова покинуть свое укрытие и побежать на помощь, но вдруг замечаю кое-что. На заднем сиденье нет Вивьен, по крайней мере с моей стороны. Я перемещаюсь, чтобы найти угол обзора получше, надеясь, что Адалина занята собой и не заметит меня, но все равно никого не вижу. Даже если бы Вивьен лежала, я рассмотрела бы ее отсюда. Пытаюсь понять, что произошло. Вивьен была не в силах выйти из дома сегодня? Запись к доктору была отменена? В любом случае Адалине стоит самой сходить к врачу, а не возить Вивьен.
На минуту я замираю, не зная, что делать дальше. В этот момент меня мог бы увидеть любой, кто посмотрел бы в мою сторону. Наконец машина продолжает движение и скрывается из вида. Я наблюдаю за ней, затем отвожу взгляд и принимаю решение. Я знаю, что должна сделать.
* * *
Прежде чем покинуть Флоренцию, на железнодорожной станции я покупаю открытку и иду в тратторию, чтобы подписать ее. Это обычная, ничем не примечательная туристическая открытка с изображением Дуомо.
