Вернулся я на родину,Шумят березки стройные.Я много лет без отпускаСлужил в чужом краю.И вот иду, как в юности,Я улицей ЗаречноюИ нашей тихой улицыСовсем не узнаю.
Анна играет и поет. Гости слушают внимательно, хотя и не без смущения – уж больно неожиданный репертуарчик. Но поет Анна здорово – искренне, чисто, красиво. На глазах олигарха – слезы.
10. Поселок Большие Сосны. Вечер
– Совсем, совсем не узнаю! – восклицает в сердцах олигарх, стоя на балконе своего дома и глядя сверху вниз на родной поселок. Рядом Анна и Сурепкин.
Олигарх: Здесь были маленькие деревянные домики. Здесь, здесь, здесь…
На месте маленьких деревянных стоят огромные каменные домищи.
Олигарх: Домик, садик, огородик… И этот… Ну… этот…
Олигарх не решается произнести грубое слово, и Анна приходит на помощь:
– Сортир?
Олигарх смущенно кивает и взволнованно продолжает:
– Летом я забирался на крышу дома и загорал. У меня был маленький магнитофон «Весна» и кассеты с вашими песнями. Кушал вишни и слушал…
– Счастливое детство, – с пониманием произносит Сурепкин.
– Да, счастливое, очень счастливое, – радостно подхватывает олигарх и тут же грустнеет. – А теперь так все переменилось. Я приехал и не знаю, с чего начать.
– Начните с шоу-бизнеса, – осторожно подсказывает Сурепкин. – А также кино… Российское кино сейчас на подъеме.
Но олигарх не слышит лукавой подсказки, а, глядя вдаль, растерянно повторяет:
– Все изменилось, все…
– А вот и не все! – радостно восклицает Анна. – Смотрите: домик, садик, огородик…
– И сортир, – добавляет Сурепкин.
Среди дворцов каким-то чудом уцелела хижина.
Но олигарх не удивляется, а грустно улыбается:
– Последний остался…
– Как это он умудрился, – недоумевает Сурепкин. – Здесь же земля золотая.
– Золотая, – со вздохом соглашается олигарх. – Дороже, чем на Манхэттене…
Сурепкин: И хозяин до сих пор не продал свой участок?
Олигарх: И не продаст. Такой человек.
Анна: Что, такой жадный?
Олигарх: Нет, не жадный… Как сказать… Тяжелый…
Анна: В каком смысле?
Олигарх: Рука тяжелая… И нога… Бил меня в детстве… По шее, по спине и… ниже спины…
– За что? – удивляется Анна, но олигарх ответить не успевает, так как на балкон выбегают, словно расшалившиеся дети, Илья и хорошенькая школьница в бриллиантах.
– Ах вот вы где! – звонко восклицает она. – Наконец мы вас нашли! Папа, познакомь же меня с Анной Сапфировой!
Олигарх смущенно улыбается и представляет девочку:
– Моя жена.
Растерянность на лице Анна мгновенна, и она представляет Илью:
– Мой муж.
Теперь растерян олигарх.
Девочка указывает пальцем на уже знакомый нам домишко с садом, огородом и сортиром и коротко оценивает:
– Жесть!
Анна и олигарх смотрят друг на друга, не понимая.
– Жесть значит круто, – приходит на помощь Илья.
– А круто значит хорошо, – переводит с русского на русский Анна.
– Это надо запомнить, – говорит олигарх, вновь впадая в задумчивость.
11. Перед домом олигарха. Вечер.
Праздничная поляна заполнена людьми. На эстраде играет джаз. Столы с угощениями, снующие официанты. Гости танцуют, пьют, беседуют. Анна сидит в белом кресле, в руке стакан с соком. Сурепкин пьет, Илья ест.
– Еще будет салют! – радостно сообщает Илья.
– Как же без салюта, без этого они не могут – победители, – разводит руками Сурепкин и опрокидывает в себя рюмку водки.
К ним подбегает стройный, безупречно одетый молодой человек. Это и есть Толстой – пиар-директор Анны. Он целует ее ручку, приятельски здоровается с Ильей и вопросительно смотрит на Сурепкина. Сурепкин поднимает руку и трет пальцем о палец, требуя выигранные деньги. Толстой кисло улыбается.
– Да я бы раньше вас успел, если бы не ГАИ. Выпил утром бутылку квасу, а в нем, оказывается, есть алкоголь. Два часа мурыжили, на двести баксов развели…
– Кто же с утра пьет квас? – иронично спрашивает Анна.
– Толстой! – рапортует Сурепкин.
Толстой улыбается в надежде, что прощен, но Сурепкин вновь трет пальцем о палец. Толстой вынимает из нагрудного кармана заготовленный стольник и с кислым видом протягивает Сурепкину. Тот деловито прячет его в бумажник и деловито же обращается:
– Выпьем с горя?
– А обратно кто вас повезет? – огрызается Толстой.
Стоящие рядом Сурепкин и Толстой совершенно разные: возрастом, весом, статью, мастью, характером, но в глубине глаз обоих можно разглядеть присущую всем жуликам постоянную озабоченность.
– Это правда, что Анна Ивановна при всех поставила на колени Хомутова? – как бы между прочим интересуется Толстой.
Сурепкин опрокидывает в себя рюмку и кивает.
– Он назвал маму незабвенной, – докладывает Илья.
– Ну и что? – пожимает плечами Сурепкин. – Хорошее слово…
– Это хорошее слово, господин Сурепкин, произносят на похоронах, – с сарказмом в голосе говорит Анна.
– В ближайший год на телевидении мы не появимся, – меланхолично произносит Толстой.
– Но есть же разные каналы, – напоминает Илья.
– Ворон ворону глаз не выклюет, – с иронией в голосе произносит пьянеющий на глазах Сурепкин и обращается к Толстому с вопросом: – А вот скажи мне, Толстой, олигарх и олигофрен – слова одного корня?
Толстой пожимает плечами:
– Надо справиться у Даля.
В этот момент к Анне сзади скрытно подходит женщина, делая мужчинам знаки, чтобы они ее не выдавали. Женщина крупная, нескладная, смешная. Появление ее в глазах мужчин никакого энтузиазма не вызывает, скорее наоборот – они переглядываются, кисло улыбаясь, но все же ее не выдают. Женщина сжимает ладонями голову Анны. Та, однако, недолго думает.
