– За агентом Потапчука контора стоит.
– Нет за ним конторы. Никого сейчас за ним нет. Генерала отстранили, так что агент беззащитен. Его никто не информирует. Он один. Его взять надо. Слышишь, Прохоров, взять во что бы то ни стало и как можно скорее. Семь дней дал Юшкевич, потом выкрутиться будет тяжело. Неважно, что я Данилова не убивал. Тут уже ни деньги, ни былые заслуги не помогут. Так что давай ищи. Землю рой, но найди гада. В его руках наше с тобой дальнейшее благополучие.
На этот раз Спартак Ленский не лукавил, не преувеличивал. Он говорил правду, болезненно тяжелую для себя.
– Ты понял меня?
– Да, – сказал Прохоров, по-военному развернулся и зашагал к двери. А Ленский обхватил голову руками и сжал виски так сильно, как покупатель сжимает арбуз, проверяя на спелость.
* * *
Сиверов раздумывал: “Связываться ли с генералом Потапчуком? Ведь я почти пообещал ему исчезнуть, залечь на дно, на связь не выходить. А что если мой звонок скомпрометирует генерала? Ведь ему сейчас не сладко. Небось на него наехали по полной программе”.
Домашний телефон Потапчука не отвечал, мобильник, номер которого знал только Глеб, тоже. Наконец, Сиверов решил позвонить в кабинет по служебному номеру. Для этого он выбрал телефон-автомат в людном месте, расположенном в одном ряду с десятком других таксофонов.
Трубку сняли, но говорить не спешили. Так Потапчук иногда делал, желая, прежде чем ответить, услышать голос звонившего.
– Федор Филиппович? – спросил Глеб. Повисла пауза.
– Кто его спрашивает? – раздался незнакомый мужской голос. – Он вышел. Я ему все передам.
– Спасибо. Не надо, – Глеб повесил трубку и, смешавшись с толпой, нырнул в подземный переход.
Выйдя на противоположной стороне улицы возле троллейбусной остановки, он увидел, как у таксофонов, в запрещенном знаком месте, остановились две машины. Из них выскочили молодые ребята. Один прижимал к уху мобильный телефон. Они безошибочно определили автомат, с которого только что звонил Глеб.
Принялись расспрашивать прохожих, людей в соседних кабинках, бесцеремонно прерывая их разговоры. Короче, навели шороху.
"Небось говорят, что ловят террориста, сообщившего, что заминирован вокзал. Быстро работают, много людей подключили. К Потапчуку теперь не подобраться. Да и реальной власти у него сейчас нет. Хорошо, если еще в квартиру ему охрану не подселили. Кабинет служебный уже занят. Не позавидуешь Федору Филипповичу. Хорошо, что я хоть портсигар ему вернул. А то без привычной вещи совсем невмоготу было бы старику”.
Сиверов представил себе, как генерал сидит у себя дома на старом кожаном диване в домашних тапочках. В креслах же расположились дюжие охранники, не спускающие с генерала глаз, вскакивающие при каждом звонке и каждом шорохе. А генерал, хоть и не переваривает Вагнера, поставил компакт и слушает. На лице Потапчука блаженная улыбка, потому что он хорошо представляет себе, как противна охранникам оперная музыка.
"Может и в мансарде мне появляться не стоит. Береженого Бог бережет. И простой народ, и власть предержащих, и журналистов устроит любой исход расследования. Признают виноватым меня или Ленского… Людям главное – найти виноватого, а виновен ли он на самом деле – вопрос десятый. Есть только два человека, которым нужна правда, потому что от этого зависит их жизнь: я и сам Ленский. Надо объединить наши усилия, надо с ним встретиться, хоть он и мечтает заполучить мою голову”.
* * *
На этот раз Ленский приехал к Лие без цветов, без благостной улыбки на губах. Но если в прошлый раз эти знаки внимания вызывали у женщины лишь раздражение, то теперь она готова была броситься бывшему любовнику в объятия.
– Боже мой, как я рада, что с тобой ничего не случилось.
Ленский шагнул в квартиру, оставив охрану на площадке. Лия была сейчас единственным человеком, на которого Спартак Иванович мог смотреть с видом победителя: оказался прав он, а не она.
– Теперь ты понимаешь, что натворила?
– Я же не знала…
Лия усадила Ленского в кресло, сама же села на подлокотник рядом с ним.
– Буду с тобой откровенна, как никогда. Да, я понимала, что незнакомец хочет тебе навредить, но я не ожидала, что все так обернется. Я не хотела смерти Данилова. Я не хотела таких неприятностей.
– Их у меня теперь предостаточно. Ты своего добилась, – Ленский выдернул руку из ее ладоней.
– Я всего лишь глупая женщина, Спартак, и теперь не боюсь в этом признаться.
– Поздно, – отрезал олигарх.
– Хорошо, чего ты теперь от меня хочешь? Я наказана. До конца жизни я буду помнить, что на моей совести смерть твоего компаньона.
Ленский взял Лию за плечи и заставил смотреть себе в глаза.
– Ты говоришь правильно, но почему отводишь взгляд?
Лия, сделав над собой усилие, несколько секунд смотрела в глаза Ленского, затем опустила веки.
– Мне стыдно, Спартак. Мне неуютно. Не заставляй меня страдать.
– Твои страдания ничто по сравнению с моими. Я даже завидую Данилову. Он ничего не успел понять. А мне теперь отдуваться за двоих.
– Что я еще могу для тебя сделать? Ты присылал ко мне Прохорова. Я ему все рассказала. Все, что знала. Или ты думаешь, я что-то утаила от тебя?
– Тебе повезло, Лия. С женщинами я не воюю.
Вспомнив о деньгах, Лия спохватилась, сбросила на пол газету и попыталась всучить Ленскому доллары, оставленные им во время предыдущего визита.
– Лия, об этом даже как-то неудобно напоминать.
– Забери, я так не могу.
– Пусть лежат. Пригодятся. Остерегайся его, он самый настоящий убийца. Води машину поосторожнее.
Ленский провел в квартире у своей бывшей любовницы еще минут пятнадцать, после чего отправился восвояси. Теперь он был уверен, что если агент Потапчука еще раз попадется на глаза Лие, та непременно позвонит ему и предупредит.
Олигарх в сопровождении охранников вышел из подъезда, сел в машину. “Мерседес” и два джипа торжественно, как похоронная процессия, выехали со двора. Лия еще минуту постояла у двери, нервно кусая губы. Ленский по-прежнему оставался ей противен, но она чувствовала, что только он теперь способен ее защитить. Весь остальной мир казался ей еще гаже, чем окружение олигарха.
"Впервые за последние месяцы я кому-то поверила, – подумала женщина, – и, как оказалось, зря. Наверное, прав Спартак: каждый думает только о себе и ни в грош не ставит других”.
Ей показалось, что по квартире прошелся ветерок и тут же утих. Женщина вернулась в гостиную, нервно выбила из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой, и вдруг ужас сковал ее: отворилась балконная дверь, качнулась занавеска, а вслед за ней качнулся язычок пламени над зажигалкой. Спокойно, словно он давно находился в квартире и лишь вышел на балкон покурить, в гостиную зашел Сиверов. Женщина стояла с горящей зажигалкой, как стоят со свечкой в церкви.
