– Кажется, она продолжает хранить от нас секреты. Эмили говорила мне, что не разбирается в коммерческих делах.
– Еще как разбирается, – кивнул Годрик. – Но ты мудро поступил, что перешел утром на итальянский. Она не поняла ни слова из нашего разговора, я уверен. Она бы точно покраснела.
– Я ведь действительно имел в виду все то, о чем говорил. Ты должен быть осторожен с ней. Она слишком юная, чтобы стать матерью.
– Эш, не сегодня, пожалуйста. Я достаточно наслушался твоих брюзжаний. Разве не могу просто наслаждаться Эмили? Она счастлива, я счастлив, ты тоже должен испытывать радость.
Взгляд Эштона не смягчился, и Годрик продолжил:
– Даже если у Эмили в подоле была бы дюжина детей, она бы никогда не утратила своей чистоты. Сколько бы времени мы ни провели в постели, ничего не изменится, и я рад этому. Потому-то каждый миг и становится драгоценным.
Это был первый раз, когда он вслух выразил собственные эмоции, однако Эштон лишь улыбнулся.
– Ну что ж, если ты ценишь то, что Эмили поистине бриллиант, то в тебе еще не все потеряно. – Голубые глаза барона сегодня были скорее серыми, в них отразились задумчивость и озабоченность.
Годрик похлопал друга по плечу.
– Я не сделаю ей ничего плохого, Эш. Даю тебе слово.
– Рад слышать это. Если ты станешь хорошо относиться к ней, вы будете счастливы.
– Возможно.
Годрик узнавал Эмили с каждым днем все больше и больше, и хотя пока она была слишком мягкой, ее бунтарские черты являлись не столько чертами, сколько глубочайшей рекой, потоком, который никогда не иссякнет и не изменит своего направления.
Правда заключалась в том, что герцог не мог обойтись без нее. Быть с ней казалось сродни выигрышу права дышать. Он должен обладать ею, всей без остатка, столько, сколько сможет.
Прогулка прошла приятно. Седрик был рад хорошему улову и хотел остаться дольше, но, когда небо над поместьем потемнело, компания решила вернуться к берегу.
Люсьен внимательно посмотрел на облака.
– Погода портится.
Эмили взглянула на маркиза.
– Ты думаешь, вечером будет буря?
– Дождь, конечно, нам в помощь, но из-за него дороги станут ужасными для передвижений.
Низкий раскат грома раздался над лугом, когда они возвращались в поместье. Зловещий грохот с неба неприятно отзывался в животе Годрика. В глубине души он предчувствовал что-то недоброе.
Симкинс встретил его в холле с напряженным лицом.
– Ваша светлость, к вам посетитель.
– Посетитель? – Годрик кивком дал понять Седрику и Люсьену, чтобы те отвели Эмили в гостиную. – Я на минуту.
Дворецкий с трудом держал себя в руках.
– Да, ваша светлость. Она в салоне.
– Она?
– Вас желает видеть мисс Мирабо.
Годрик выругался. Какого черта она здесь забыла? Он ясно дал понять, что она никогда не должна появляться на пороге его дома.
Его светлость похлопал дворецкого по плечу.
– Спасибо, Симкинс. Сейчас я к ней выйду.
Когда-то они были любовниками, но она не понимала его и то, как он относился к слугам. Ему было ужасно неприятно ее обращение с его прислугой. Эванджелина родилась в семье французских эмигрантов-аристократов, и у нее было иное представление об отношениях между классами. Годрик считал некоторых своих слуг членами большой семьи, а она неистово противилась такой близости. Воспоминание об их последней ссоре из-за ее отношения к Симкинсу оставило горький привкус у него во рту.
Эванджелина важно восседала на диване у камина, но ее сдержанный вид ни капли его не обманул. Она любила играть леди, однако в то время, когда они были вместе, Годрик не хотел такую женщину.
– Мисс Мирабо, добрый вечер.
Она встала, протянув ему руку. Он не обратил на это внимания и коротко поклонился.
– Годрик, но почему, мы же друзья? Ты не должен вести себя так формально.
Эванджелина засмеялась, словно ее позабавило его холодное приветствие. Французский акцент женщины звучал мягче, когда она говорила с ним. Раньше ему нравилось слушать, как она выдыхает его имя в порыве страсти.
– Я бы рад отойти от формальностей. Кстати, давай кратко. Тебе не рады в моем доме. Что ты здесь делаешь?
Герцог хотел ее скорейшего ухода. Она не имела права являться сюда и причинять ему беспокойство. Особенно Годрик не желал, чтобы о ней узнала Эмили.
Эванджелина, отвернувшись от него, достала веер, покачивая пышными бедрами. На ней было слишком открытое платье лососевого цвета, но ее вид не произвел на него впечатления.
Она вытащила из ридикюля письмо и протянула ему. Пока Годрик читал, смерила его взглядом сверху вниз.
Он вернул ей письмо.
– Я этого не писал.
Она выглядела смущенной, затем положила свою ладонь на его руку.
– Но… но mon amour, это твой почерк. После стольких писем, что ты мне прислал, как я могла не узнать его? Ты помнишь?.. Насколько часто ты говорил мне все эти грязные вещи, которые хотел со мной сделать? – Она выставила грудь вперед, хотя вряд ли в том была необходимость.
Мысль уложить в постель эту женщину больше не привлекала его светлость.
– Те дни давно прошли, и я не писал никакого письма с просьбой приехать сюда. Я скажу твоему кучеру, чтобы отвез тебя обратно.
Должно быть, это какой-то ее новый план. Возможно, она сама подделала записку, пытаясь создать повод приехать сюда и возобновить их отношения.
– Mon dieu, я не взяла своего кучера. Я прибыла в наемном экипаже. Он уехал как раз перед тем, как началась буря. У меня нет возможности уехать.
Годрик открыл было рот и тут же закрыл его. Какую игру она затеяла, черт побери?
– Кроме того, я на несколько дней отпустила своих слуг. Невозможно будет найти подходящую замену до их возвращения.
Он отошел от нее в сторону. Она была черным пятном в его жизни, которое герцог отчаянно желал стереть.
– Можешь переночевать здесь и поужинать в своей комнате. Хочу, чтобы ты уехала завтра не позже обеда. Не беспокой ни меня, ни моих друзей.
Она взмахнула ресницами.
– Беспокоить? Moi?[10] Годрик, разве я когда-нибудь причиняла беспокойство?
Он сжал руки за спиной, чтобы сдержаться и не задушить эту проклятую женщину.
– Когда? Как-то раз ты пролила чай на целую коллекцию моих галстуков из-за того, что я не купил тебе то изумрудное ожерелье, которое ты хотела.
