– Каково это? – прошептала я. – Что ты чувствуешь?
Он долго молчал.
– Все сплетается и расплетается. – Видно было, что ему не по себе. – И время скачет. Никак не ухвачусь.
– А кроме обычного, что ты видишь?
Он бросил на меня резкий взгляд.
– Видел женщину в желтом платье, которая тебя искала, если ты об этом.
Я попятилась и споткнулась.
– Кого? Откуда ты ее знаешь? Ты к ней не имеешь никакого отношения.
– Это ты так думаешь. Так о ком ты – о своей матери?
Он вытер нос рукавом.
– Моей матери? Ты видел мою мать?
– Конечно. Это ведь она меня за тобой послала. Всегда приезжает на заднем сиденье машины Льюиса Блэка, каждый раз.
Он рассмеялся.
– Одета довольно странно, надо сказать. Когда выходит из машины, на ней ничего, кроме того летнего платья, посреди зимы-то, и еще она босиком, прямо на холодной земле. Насмерть застудится, если не побережется. Надо ей какую-то нормальную обувь завести.
Он вытер нос, и его глаза блеснули поверх рукава.
– Пожалуйста, расскажи все толком, Криспин, пока не ушел. Почему она за мной сама не пошла?
– Именно это я ей и сказал, но она мне ответила, что пыталась и все запорола, всю жизнь у нее так было, – он прервался и тяжело сглотнул. – Ты опять смотришь на эту штуку, в дереве? Почему ты плачешь?
– Нет, честно, не смотрю, ты должен мне рассказать. Она еще хочет меня видеть?
– Не знаю. Я больше ее поручения не исполняю. Знаешь, сколько сил ушло – но мне захотелось приключений. Эти двое, Том и Элизабет, стали к тому времени такими скучными, ныли целыми днями. «Ах, Том, Том, что же делать?» – Элизабет только это и повторяла. Она всегда была такой доставучей: вела себя, как будто она наша мать, а теперь ходила, заламывая руки, словно конец света настал. Вот я и сделал то, о чем просила женщина. Она была настойчивая, меня это впечатлило. Я как-то ночью забрался в комнату Тома, когда он спал, и все повторял, что он должен пойти за тобой в школу и привести к нам – и это сработало. Я не знал, понял ли меня, он же так храпел и дергался во сне. Времени прошла уйма, но в конце концов ты появилась – я уже и думать забыл об этом, когда ты пришла, – но вышло неплохо, потому что теперь ты могла исполнять мои поручения.
– Расскажи мне про нее, пока не ушел. Мне нужно знать все. Криспин, я не знаю, кто я. Не знаю, куда должна идти, ничего не знаю.
– Прекрати на меня давить. Мне это не нравится. Как бы то ни было, я еду в Ботсвану, так что дальше ты во всем будешь разбираться сама.
И словно лопнул пузырь – в воздухе ничего не осталось. Я добрела до пустого дерева, закричала, оттого что оказалась так близко к золотому клочку волос, почуяла его и подавилась.
– Куда ты ушел? – спросила я, но он ушел насовсем.
Я могла спрашивать: куда? куда? куда? – хоть всю жизнь, но от него остался только воздух и то, что проваливалось в пустое дерево, все глубже в землю, дюйм за дюймом. Его тело тянулось вверх, желая снова обернуться частицами, из которых состояло. Острота моего зрения поразила меня саму. Когда-нибудь и я снова стану мельчайшими частицами и смогу до скончания времен искать и ничего не находить в колеблющемся безымянном вареве. Все равно что искать в пустыне, песчаные пределы которой простираются в бесконечность.
– Вернись! – крикнула я. – Ты слишком рано ушел. Мне нужно больше знать о том, о чем ты мне рассказывал.
Мои крики вспугнули грачей, они на мгновение сорвались с мест, а потом с ворчанием водворились обратно на свою ветку. Вот и весь итог – пара птиц, вспорхнувших с дерева. Я могла бы орать целый год, теперь он не вернется и не заговорит со мной, я кричала в пустоту.
54
10 декабря 1970Послеродовой психоз, говорит врач. Послеродовой психоз, говорит медсестра. Послеродовой психоз, говорит дама…
Анна рывком садится в постели.
– С сумочкой из аллигатора, – ахает она, все еще из глубины полусна наяву.
Таков диагноз, который ей огласили сегодня утром. Его сообщил доктор, всякий раз возводящий к потолку глаза, когда Анна пытается обсудить с ним что-то, о чем он не хочет говорить.
– Редкий случай, – сказал он так, будто Анна должна этим гордиться и проявить интерес.
Женщина с соседней койки смотрит на нее каменными глазами. Анна подтягивает колени к подбородку. Видения отступили, их прогнали лекарства, от которых она чувствует тяжесть во всем теле и от которых сразу начинают трястись руки. Но такое чувство, что видения все еще здесь, у самого ободка мира, собираются и ждут, когда можно будет вернуться. Иногда прорывается какой-то их отсвет, вроде каменных глаз соседки.
– Вашего ребенка нашли? – спрашивает каменноглазая.
Анна обхватывает себя руками и кивает. После того, как она бросилась за врачом с криком: «Детка! Моя детка!» – отчего он с непреодолимой силой закружился, как в водовороте, ей каким-то образом удалось сообщить, что ребенок лежит на полу, один, в квартирке в Ноттинг-Хилле. «Я не чудовище», – сказала Анна, смутив врача. Потом она позволила себе сдаться темному наркотическому вихрю лекарств.
Ее приходит навестить Льюис. На этот раз без цветов, думает она с мрачным юмором. Он приносит ночные рубашки, туалетные принадлежности и кардиганы, все уложено – и всего столько, словно она пробудет тут целую вечность.
– Стелла присматривает за Руби, – говорит Льюис, и по Анне прокатывается громадная волна облегчения.
То божественное, что проступило в нем, когда они были в церкви, не до конца ушло. Анна все моргает, пытаясь это прогнать.
Она завязала волосы в хвостик, когда узнала, что Льюис придет, но сумочка снова исчезла, поэтому губы накрасить она не смогла.
– Ты такая бледная, – говорит Льюис.
Ему здесь не по душе, Анна видит. Он боится.
– Медсестре пришлось отпереть дверь, чтобы меня впустить, – шепчет он, вытирая со лба пот, словно попал в западню и его запрут тут с Анной. Двойная западня: сперва отцовство, потом это.
– Тебе пора, – холодно произносит Анна.
Он нежно целует ее в лоб, прежде чем сбежать.
– Позаботься о Руби, – говорит Анна вслед ему. – Поцелуй ее от меня.
Но Льюиса уже нет, он ушел прочь по коридору, полному шепота и трепетания белой сестринской формы. В конце Анну что-то ждет – какой-то темный ангел, который закроет ей путь тяжелыми крыльями. Из-за лекарств от него остался только слабый след, искаженный голос, гоняющий затхлый воздух больницы. Но он может вернуться, Анна знает, он в любой миг может вернуться. Лекарства дают с завтраком, на пластмассовых тарелочках, потом вместе с обедом, как маленькие разноцветные аперитивы.
