17
Три недели карета мчалась из Петербурга до Праги. Три недели Александра провела в изнуряющей тревоге, спрашивая себя, правильно ли она поступает, навещая Казанову без предварительного уведомления, нужен ли ему этот сюрприз. Три недели – проезжая Псков, Вильну, Варшаву и Бреславль – она представляла, какой у него сейчас будет голос, какие руки, какие глаза, как он на нее будет смотреть, какое будет его первое слово. Ей не верилось, что он ей написал, что наконец, после всех этих лет появился повод встретиться. Сколько она ему хотела рассказать, скольким поделиться! Его письмо в ней что-то перевернуло, разбило ненавистную дамбу, сдерживающую накопленные за все это время впечатления и мысли, которые она никому не рассказывала. Ее сердце билось, изливалось желанием открыть себя этому человеку.
Дороги казались бесконечными. Пролетали озера, равнины, дремлющие леса. Маячили завернутые летней дымкой и раскиданные по волнистым холмам деревушки. Мелькали колокольни, шпили, купола – православные превращались в католические. В гастхофах и отелях она почти не спала, вставала рано. В Варшаве кучер ее заболел – экипаж задержался на два дня. Поляки с ней не разговаривали, прусские пограничники ей подмигивали, а в Праге австрийские офицеры окружили ее столик во время завтрака и не отпускали ее, пока она им не дала слово остановиться в этом же отеле на Малостранской набережной на обратном пути из Дукса.
Начало моросить, как только карета выехала из богемской столицы. Теплая летняя влага лелеяла лицо Александры, пока она с детской восторженностью наблюдала, как черные шпили исчезали далеко позади. «Solitude has its rewards», – она вспомнила эту фразу, услышанную в Петербурге. «Но вдруг эта встреча его расстроит? – подумала она. – Вдруг он испугается, и этот нежданный приезд все только испортит – и настоящее и прошлое?»
К вечеру карета въехала в маленький городок Дукс и остановилась на главной площади, напротив замка Вальдштейна. Дождь уже лил стеной, и метрдотель, увидев промокшую русскую гостью, тотчас попросил приготовить для нее горячую ванну и чай с медом. Согревшись в своем номере, Александра спустилась и поужинала в ресторане. За соседним столиком сидела немолодая пара из Лейпцига.
– Вы, наверно, приехали к жениху? – спросила женщина по-немецки, заметив, что Александра не носила обручального кольца.
– Я приехала навестить друзей, сударыня.
Супруг немки надел очки и, рассмотрев Александру, кивнул одобрительно.
– А мы как раз едем в Прагу на свадьбу внучки.
– Я вас поздравляю.
– Простите, у Вас интересный акцент. Вы не чешка?
– Нет. Я из Санкт-Петербурга.
– Из Санкт-Петербурга! Какой чудесный город!
– Спасибо. Когда вы там были в последний раз?
– Я там никогда не была. Но мне о нем рассказывали.
– Ты не права, дорогая, – в разговор вступил супруг. – У фрау…
– Снежинская.
– У фрау Снежинской нет никакого акцента. У нее чистая немецкая речь.
– Благодарствуйте, сударь.
– Простите, а Ваши друзья живут в Дуксе? – поинтересовалась женщина.
– Да, сударыня.
Немка ожидала более подробного ответа.
– В самом городе?
– Да.
Глаза Александры были непроницаемы.
– Интересно, кто же они?
– Не наше дело, Маргарет, – сказал супруг. – Не надо смущать фрау Снежинскую. Она, наверно, очень утомилась после путешествия.
– Нет, я просто хотела сказать, – давила немка, – может быть, мы их знаем.
– Извините меня, я все-таки пойду в номер. Я сейчас почувствовала, что действительно очень устала.
В номере Александра макнула перо в чернила и по-немецки составила письмо графу Вальдштейну:
«Ваше Сиятельство,
Заранее прошу прощения за это необычное письмо и за еще более необычную просьбу, в нем изложенную.
Месяц назад я получила письмо от Вашего библиотекаря, месье Джакомо Казанова. Оно было для меня очень неожиданным, поскольку мы с месье Казановой не виделись с 1782 года. Сначала я думала ему ответить письменно, но потом решила тоже сделать ему сюрприз, только в живом виде. Я приехала в Дукс из Санкт-Петербурга, надеясь повидаться с моим старинным венецианским другом, представляя, как он сейчас переживает после резких перемен в его стране.
Я Вам буду очень признательна, Ваше Сиятельство, если Вы сможете провести меня к месье Казанове, но так, чтобы раньше времени он об этом не узнал. Я уверена, что он, как никто в мире, оценит мой сюрприз.
Я остановилась в гастхофе напротив Вашего замка и буду ждать с глубоким почтением и благодарностью Вашего любезного ответа.
Ваша покорнейшая слуга, баронесса Александра Алексеевна Снежинская».Утром Александра отдала письмо почтальону и полдня провела за кофейным столиком в вестибюле, делая вид, что читает газету. Моросящий дождь стучал по окну, и проходили минуты, в которых она считала каждую скользящую вниз по стеклу каплю. Когда дождь закончился, она вышла на мокрую площадь и подошла к колонне Святой Троицы в центре площади. На столбе, под статуей, олицетворяющей триипостасность Бога, были вырезаны святые Рох и Себастьян, защитники от чумы. По краям колонны порхали каменные путти.
За колонной стояла желтая, двухэтажная барочная церковь Благовещения. Возле нее – железный забор. За забором – дворик. За двориком – замок графа Вальдштейна. Под пасмурным, грозящим ливнем небом Александра видела в окнах замка горящие свечи, а на крыше – легкий дым, выходящий из длинной каминной трубы. Раздался звон колоколов, черные вороны закружились вокруг куполов, и скоро площадь наполнилась прихожанами, спешащими на мессу.
– Вы не идете? – спросили Александру.
После службы Александра вернулась в гастхоф и поужинала одна, на почтительном расстоянии от других гостей. Затем она поднялась к себе в номер и при свете свечи лежа начала перечитывать роман своего венецианского друга «Дуэль».
