– Никак. Я шучу. Просто не сложилось пока, обстоятельства, финансы, все вместе.
– Яснопонятно, а я уже подумал, все совсем плохо.
– Не совсем. А ты, патриот, Ричард?
– Однозначно, да! Я это понял, когда моя мать уговаривала меня переехать в Германию. Я был у них с отцом в гостях, когда всем своим существом почувствовал, что никогда не стану здесь своим. И дело не в них, не в немцах, а во мне.
– Не любишь порядок? – Эл улыбалась.
– Ты про хваленый, немецкий «орднунг»? – он улыбался в ответ.
– Про него, а почему «хваленый»?
– Потому что немцам приписывают порядок, как черту характера, а на самом деле, это годы тренировок, вернее дрессировка и штрафы, только и всего.
– Неужели?
– Да. У них в домах по четыре мусорных ведра стоит, для разных типов отходов, что ж, не плохо, но попробуй выбросить свой мусор не в нужный контейнер, и если это кто-то увидит, не сомневайся, твой сосед настучит на тебя, и тебя оштрафуют. Бюргеры в едином порыве выходят на улицы с лопатами, после снегопада, очищать дорожки от снега перед домом. Какие молодцы! Но попробуй не очисти участок тротуара, перед своим домом – тебя оштрафуют. И так во всем. Немцев к порядку приучили звонкой монетой, но, не поощряя за аккуратность и чистоту, а отбирая, в случае несоблюдения оной. Отъем денег действует безотказно.
– Интересно.
– Вовсе нет, муштра и шпицрутены – вот весь секрет, – Ричард улыбался, – редкий человек ограничивает себя, в случае безнаказанности, а вот система штрафов дисциплинирует, лучше любых увещеваний. Это не плохо, потом человек привыкает, и понимает, что себе дороже быть свиньей, главное вовремя остановиться, пока у тебя дома только одно мусорное ведро.
– А немецкий «голос крови», ты, совсем не слышишь?
– Ну, мы-то с тобой знаем, что его значение сильно преувеличивают, – Ричард подмигнул Эл.
– И, да и нет.
– Что ты имеешь в виду?
– Для меня Родина – это Узбекистан, то есть то место, где я родилась. Когда социум вмешался в естественный ход событий в моей жизни, я совершила в Россию «малую эмиграцию», как я ее для себя стала определять. Теперь я и Россию считаю своей Родиной. То есть у меня теперь получается две Родины, хотя раньше я думала, что Родина, как мать – одна у человека, что не мешает мне сейчас любить Россию так же, как я люблю Узбекистан, вспоминая мое детство и юность, и все, что с этим связано. И в России я не чувствую себя чужой, вот тут мне помог «голос крови», я думаю, так как мой интернациональный «коктейль» на пятьдесят процентов состоит из русской крови. Это довольно парадоксально, но эта моя реальность.
А сколько романтиков переехало в свое время в Узбекистан, сначала помочь восстановить Ташкент после землетрясения 1966 года, а потом, влюбившись в этот гостеприимный, солнечный край, остаться навсегда, пустить свои корни. А эвакуация, когда люди спасались от ужасов Великой Отечественной войны? Не все потом возвращались по домам. И тут на те! 1991 год грянул. Людям сообщили, что страны, в которой они жили, больше нет, а вы, бывшие «совки», говорящие по-русски, теперь «никто», и звать вас «никак». Потому что к «титульным» нациям романтики не относились, а, чтобы уехать на историческую родину, надо было еще доказать, что ты «не верблюд», как говорил мой папа, получить гражданство, вид на жительство и т. д. и т. п. Бортонули людей. Не всем удалось выплыть в этой мутной воде. Мне повезло, хотя никому не пожелаю испытать «прелести» глобального переезда, хотя бы потому, что мои родители навсегда остались в Узбекистане.
– У меня тоже коктейль не слабый, Герти, – ответил Ричард, – для переезда в Германию, моим родителям хватило доказательств «о принадлежности», но по большому «Гамбургскому счету», – он улыбнулся, – немецкие корни идут от Труди, а по ее линии уже семь поколений живет в России. Какой я немец?
– А в гастрономическую эмиграцию тебе никогда не хотелось уехать?
– Это как?
– Что называется «за колбасой»? Ты же жил здесь в лихие годы для нашей страны?
– Я не любитель колбасы – отшутился Ричард.
– Нет, ну, правда! Сколько торопыг уехало за лучшей жизнью?
– То есть торопыг?
– Тех, что не стали, не только пытаться изменить жизнь в своей стране к лучшему, просто подождать не захотели, пока другим это удастся. Хотят все и сразу, и не важно, где. Готовы на все, ради сытого желудка, прикрываясь россказнями о страхе за свои жизни и жизни своих детей.
– Категорична, как всегда, и мне это нравится, но согласись, Герти, они имеют на это право?
– Имеют, кто же спорит? Но только потом странно слышать, что человеческое сообщество – стало обществом потребителей. «Где высокие цели? Где поиск смысла жизни?». Все положили на алтарь плотских удовольствий. Жизнь теплится в районе желудка и ниже. Сами создали такую модель существования, называя это жизнью, а потом искренне удивляются «бездуховности» общества. А по сути, те, кто эмигрировал «за лучшей жизнью», бежали за куском колбасы.
– Ну, у нас, действительно, были непростые годы, после распада СССР. Кто-то не сдюжил. Вспомни Горького «На дне», кладезь мудрости, как говорил Лука: «Старику, где тепло, там и Родина».
– Так, то же старику.
– И он же сказал: «Все мы на земле странники», хочешь узко понимай, хочешь, в широком смысле, в конечном счете, люди ищут то место, где им хорошо, а вот это самое «хорошо», у каждого свое.
– Ричард, я не обвиняю людей, выбравших для себя «гастрономическую эмиграцию», потому что знаю, что, когда распался Союз, подчас было легче уехать в США или Израиль и обосноваться там, чем вернуться в Россию. Чужие страны давали «подъемные» средства, вид на жительство и т. д., тогда как Родина требовала столько бумажек и доказательств, что ты не чужой, что чужбина выглядела привлекательнее под час. Но ведь из страны уезжали и раньше, еще до «лихих девяностых». Я понимаю простых людей, с их нехитрыми потребностями, но меня до глубины души, возмущают так называемые, «творцы», которые, «по убеждениям» поменяли страну. Справедливости ради, надо сказать, что только единицы, покинув Россию, создали что-то значительное, в эмиграции. Климат не тот, потому что там их встретил не «пьянящий воздух Свободы», как они ожидали, а безвоздушное пространство западного мира, нацеленного на материальные блага. Оно обволакивало и обездвиживало наших, бывших «совков», привыкших улыбаться человеку, потому что он тебе симпатичен, а не для того, чтобы продать какую-нибудь ерунду. Да, мне хотелось бы, что бы в моей стране было больше улыбчивых, позитивных людей, но я понимаю, что мои соотечественники, люди искренние, и против показных эмоций, даже если это идет на пользу делу. И когда, жизнь в моей стране наладится, тогда и люди раскроются, потому что, широту русской души, невозможно долго скрывать, тогда и улыбок на лицах станет больше.
– Ты настоящий патриот, Герти, бесспорно, ты крутая!
