— Господи, неужели он на это способен? — Фейт побледнела как мел.
— Лишь в том случае, если вы сами на это согласитесь.
У нее отлегло от сердца. Фейт уже видела себя выброшенной на улицу.
— Он должен вам половину всей общей собственности. Если вы предпочтете обратить ее в деньги, вам придется продать дом. Если он сам потребует деньги, то через какое-то время вынудит вас съехать. Но он собирается заключить с вами соглашение. И мы можем потребовать в обмен его долю дома. Фейт, я вполне могу это устроить. В противном случае я не сумею заставить его пойти на мировую.
— Я хочу сохранить дом, — сказала она подавленно.
Фейт не желала никуда переезжать, не желала ничего менять — только бы сохранить все, к чему она привыкла за двадцать шесть лет семейной жизни.
— Мы будем с ним судиться, — пообещал адвокат. — Пока я от противной стороны ничего не имею. Но в любом случае он не может вас выселить, пока дело не решено.
Но долго ждать не пришлось. К концу недели Фейт получила письмо от адвоката Алекса. Оно было адресовано ее адвокату и требовало ее выселения с целью скорейшего выставления дома на торги. Срок был до первого июня. Такой жестокости Фейт никак не ожидала. Хуже было только то, как Алекс затащил любовницу в ее постель и наврал дочерям.
Брэд подбадривал ее, как умел. Фейт послала Элоиз с полдюжины электронных писем, но дочь их все возвратила обратно. Мать обрадовалась, когда в начале марта Зоя сообщила ей, что Элли едет домой.
— Почему она мне сама не сказала? — возмущалась Фейт. — Не приняла ни одного сообщения.
Это не удивило Зою, сестры сильно поругались по телефону. Каждая защищала свою сторону и обвиняла противоположную во лжи.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — кричала Зоя среди ночи, у Элоиз в это время уже наступило утро. — Он до ручки ее довел. Видела бы ты, в каком она состоянии.
— И поделом! Она еще год назад за нашими спинами потребовала у него развода! А теперь настаивает, чтобы он продал дом.
— Это все ложь! Ты что, не понимаешь, кретинка? Затеял все он — извел маму, а теперь выгоняет ее из дома!
— А что ему остается делать? Она на него насела и требует кучу денег. Отвратительно! Ну и стерва оказалась наша мамочка! Ты просто не хочешь замечать, какая она в действительности.
— Сама ничего не видишь! — накинулась на старшую сестру Зоя. — Тебе задурили голову, а ты и радуешься!
В конце концов обе бросили трубки, и на Зое повисла неприятная обязанность сообщить матери, что Элоиз остановилась в Нью-Йорке у снимавшего квартиру отца и ни за что не хочет объявляться дома. Разве что забрать свои вещи.
У Элоиз выдалась свободная неделя, и она приехала в Нью-Йорк на День святого Патрика, то есть за целых два дня до звонка Фейт. А та сидела дома одна и переживала размолвку с дочерью. Зоя дала ей новый телефон отца, но там никто не брал трубку — только включался автоответчик. А Элли не перезванивала. Фейт так расстроилась, что не пошла в университет, но взяла себя в руки и все же начала готовиться к экзаменам.
А когда все-таки услышала голос Элоиз, чуть не разрыдалась. Однако разговор получился кратким и очень конкретным. Дочь сообщила, что она намеревается заехать за вещами и очень надеется, что матери в этот момент не будет дома. Для почти двадцатипятилетней женщины, на взгляд Фейт, Элли говорила уж слишком по-детски, но тем не менее причинила ей сильную боль.
Когда она вошла в дом, Фейт находилась в своей спальне. Оставаться в комнате Зои казалось неудобным, и Фейт решила поступиться гордостью, побороть брезгливость и снова спать в своей постели. Она лежала на кровати, когда Элоиз прошла по коридору. Дочь заметила мать, но не проронила ни слова. Фейт встала и остановилась на пороге своей спальни.
— Элоиз, ты что, даже не поздороваешься? — тихо спросила она.
При этом ее глаза светились невыразимой мукой. Зоя убила бы сестру, если бы увидела мать в таком состоянии. Элоиз была замешена совсем из другого теста, и сердце у нее оказалось тверже.
— Я же просила, чтобы ты ушла. — Она стояла в конце коридора и смотрела на мать.
А Фейт подумала, неужели надо принимать такое участие в их размолвке и безоглядно становиться на чью-то сторону. Но, видимо, отец сумел ее убедить.
— Это мой дом, — спокойно сказала мать. — Я хотела тебя видеть и не собираюсь тебя терять. Если твой отец что-то там затеял, мы не должны разбегаться. Даже если мы с Алексом разведемся, я и ты — мы одна семья.
— Что это ты так разволновалась? Сама же развалила семью! Ты, а не он! А теперь затеяла продавать дом! Так что нечего морочить мне голову разговорами про наш «семейный очаг».
— У меня и в мыслях этого не было, но я могу показать письмо от его юриста, где сказано, что я обязана освободить дом. Он хочет меня выселить, Эл! А я мечтаю здесь остаться!
— Ему приходится на это идти. — Дочь мотнула головой, как упрямый ребенок. — Ты требуешь от него слишком много денег.
— Я об этом даже не заикалась. И вообще не представляю, что ему нужно. Сейчас я хочу только одного — остаться в этом доме. Клянусь, это правда.
— Ты лжешь! — бросила ей дочь и скрылась в своей комнате.
А Фейт стояла и думала, неужели ее собственный ребенок способен так недобро, так жестоко, с таким недоверием и без всякого уважения к ней относиться? Тут дело не в воспитании и не в чувствах. Элоиз — взрослый человек. Оружие вложил ей в руки отец, но она, не задумываясь, им воспользовалась. Фейт страшилась думать о последствиях: семья уничтожена — они никогда больше не будут вместе. Вот им последний подарок Алекса!
Элоиз вышла через полчаса с ворохом одежды и двумя небольшими чемоданами. Фейт смотрела на дочь, и у нее разрывалось сердце.
— Почему ты меня так ненавидишь, Элли? — тихо спросила она. Фейт не могла себе представить, что она сделала такого, чтобы вызвать подобную реакцию дочери.
— Я ненавижу то, как ты поступила с отцом.
Фейт так и подмывало рассказать, как Алекс привел в их дом постороннюю женщину — ту самую, в трусиках не шире ремешка, — и уложил в ее постель. Но чувство порядочности не позволило чернить мужа в глазах дочери, хотя сделать это с каждым днем хотелось все сильнее, особенно после последних обвинений Элоиз. Но она не хотела вовлекать детей в войну родителей. Мораль всегда довлела над Фейт, хотя при этом она зачастую чувствовала себя довольно глупо.
— Я ему ничего не сделала. Не знаю, как тебя убедить. У меня сердце разрывается при мысли, что ты мне не веришь!
— Не надо было валять дурака с университетом. Ты очень расстроила отца. — Элоиз не приходило в голову подумать, какую чушь она несет, настолько девушка находилась под влиянием отца.
— Я бы хотела с тобой повидаться, пока ты в Нью-Йорке. — Фейт старалась говорить спокойно и не выдать голосом душевной муки.
