— Волнуешься? — нежно спросила Лидия.
— Да, это нормально?
— Я страшно волновалась, — сказала Лидия.
— Ты была очень молода.
— Все казалось таким значительным. С Рэном было еще хуже — ты ведь помнишь, как он то и дело бегал к ограде, чтобы отлить? Какое замечательное, волшебное было время… — Она повернулась и взглянула на сестру печальными голубыми глазами. — Мне не нравится, когда люди говорят, что брак — пустой звук. Он многое значит.
Руфа задумалась над тем, что на неудавшемся браке лежит некая печать незавершенности. Правда ли, что брак кончается, когда одна из сторон отказывается его признавать?
— Ты отдаешь часть себя, когда заключаешь брак, — сказала Лидия. — И обратного хода нет.
— О, Лидия, — нежно сказала Руфа, — извини меня, но, по-моему, уход от Рэна — лучшее, что ты совершила.
— Я не хотела этого.
— Вы были несчастны!
Упрямые голубые глаза вновь повернулись к залитому солнцем ландшафту.
— Я держалась, сколько могла. В конце концов Рэн вынудил меня уйти.
— Мы слышали другую версию. Ты говорила, что он выставил тебя вон.
— Да нет. Ты же знаешь Рэна. Он всегда невинная сторона. И он сделал вид, что меня просто не существует. И действительно — меня не стало. — Она вымученно улыбнулась. — Я подумала: лучше понять намек — и исчезла.
Руфа взглянула, как один из лебедей с угрожающим видом бороздил водное пространство.
— Мне так хочется, чтобы ты забыла о нем.
— И он хочет этого, но в этом нет ничего хорошего. Я не могу. Никто из вас не понимает этого. Он — единственный человек, которого я любила.
Историческое сближение Лидии с Рэном стало частью семейной легенды. Лидия влюбилась в Рэна и лишилась девственности в четырнадцать лет, когда он вернулся из Индии и обосновался в Семпл-фарм. Руфа прекрасно помнила, как тем летом Лидия возвращалась в теплые сумерки домой с волосами, полными сухой травы. Она была счастлива, ведя эту босую жизнь: она никогда не была материалисткой. Как и Рэн, она довольствовалась жизнью в ирреальности настоящего, имея самое смутное представление о будущем.
В утро собственной свадьбы Руфа припомнила еще одно обстоятельство, связанное с Лидией в роли невесты. Вся семья собралась у мэрии, и Настоящий Мужчина своими шутками вызывал у них приступы смеха: он всегда высмеивал все, что связано с бюрократией.
Но в разгар церемонии, когда Рэн и Лидия обменивались доморощенными клятвами — церемония проходила под открытым небом, — Настоящий Мужчина был безутешен. Лидия стояла босиком в высокой траве, и в ее волосы были вплетены полевые цветы. Она источала неземную красоту, она была как богиня. Громкие рыдания Настоящего Мужчины почти заглушали ее нерешительный голос, обещавший любить Рэна до скончания дней.
Лидия, несомненно, исполнила свою часть договора. Она никогда не смотрела на сторону. Она была убеждена в том, что брак сделает Рэна ее верным спутником по жизни, и очень удивилась, когда этого не произошло. Она цеплялась за веру в то, что он вернется, доводы матери и сестер не могли разубедить ее.
В глубине души Руфа завидовала Лидии в том, что та относилась к браку с такой серьезностью. Ей хотелось быть столь же уверенной в том, что она любима. Мысль о любви Эдварда более не вгоняла ее в краску. Она мечтала заполучить свидетельство того, что он действительно любит ее. По возвращении из Парижа Эдвард был все время далек от нее и очень занят, готовясь к свадьбе с мрачным смирением, столь непохожим на интригующее описание Джонатаном человека, одержимого дикой страстью. О Пруденс он сказал лишь то, что их встреча была «трудной». Он был мрачнее тучи, и Руфа не осмелилась расспросить о деталях, которые ее интересовали. Главное состояло в том, что Пруденс и ее сын — единственные родственники Эдварда — на свадьбу не приедут.
Возможно, это было признаком неодобрения. Пруденс не могла примириться с тем, что место ее покойной сестры будет занято другой. Руфа пыталась оправдать эту женщину и отыскать причины мрачного молчания Эдварда в чем угодно, но только не в сексуальной неудовлетворенности. Спал ли он с Пруденс или нет — вот что мучило ее больше всего.
Он объяснил ей, что беспокоится из-за какого-то бизнеса, связанного со службой в армии. По возвращении из Парижа он тотчас же уехал в Лондоне. И вновь, хотя на его лице отражалась боль, он отказывался посвятить ее в детали. Эдвард не привык давать объяснения, и его дела в глазах Руфы приобрели мистическую окраску. Руфа чувствовала, что Эдварда что-то тяготит, и связывала это с предстоящей женитьбой. Она хотела, чтобы он верил ей и ничего не скрывал. Он спас ее дом, но теперь этого было недостаточно. Ее угнетала необходимость безграничной веры, когда сердце отдается в руки фактически — после разговора с Джонатаном она расценивала его так — незнакомого человека.
* * *
Руфа попросила Клэр придумать фасон ее свадебного платья и сшить его. Сама она выбрала бы что-нибудь традиционное, возможно в «Либерти», но с некоторых пор признавала, что Клэр очень талантлива. Отметив, что желтый креп придает Руфе особую элегантность, Клэр сделала воротник-стойку из этого материала. Вуаль была из тонкой белой ткани, волной спадавшей на лицо. Она сдерживалась старой бриллиантовой диадемой миссис Рекалвер, которую Эдвард откопал в банковском хранилище.
В начищенной до блеска кухне Руфа стояла в напряженной позе, демонстрируя свое пышное подвенечное платье. Мать и сестры с изумлением смотрели на нее, словно пугаясь ее совершенства. Розе стоило огромных усилий, чтобы не расплакаться.
— Ты выглядишь как принцесса, — сказала Линнет.
— В чем у тебя рот? — Роза сделала резкое движение в сторону Линнет и схватила ее за подбородок. — Да ты вся в шоколаде! Ради всего святого, не ешь ничего, пока мы не закончим, слышишь?
Линнет обиделась.
— А что, если я голодная?
— Я отведу тебя под душ!
Всего двадцать минут назад Линнет была еще в детской пижамке с эмблемой фирмы «Уитабикс». Теперь же, в бледно-желтом шелковом платье от «Кейт Гринауэй» и лакированных детских туфлях-лодочках она была прекрасна, как фарфоровая фея. К ее огромной радости, Линнет оказалась единственной подружкой Руфы. Эдвард, будучи блюстителем традиции, надел ей на шею золотой медальон в форме сердечка. По совету Руфы он дал девочке две игрушечные свечки, подходившие по размеру для Братьев Рессани. Но и без подарков Линнет положительно относилась к Эдварду. В ее глазах он был человеком, который привнес в дом порядок, а она с некоторых пор полюбила порядок и с удовольствием прожила несколько недель в чистом коттедже рядом с Полем Члоу. Хотя Линнет по-прежнему спала с Лидией, она надоедала братьям Биккерстаффам, требуя поскорее закончить ее новый, выкрашенный в розовый цвет будуар.
Руфа потрогала венок из желтых розовых бутонов на маленькой темной головке.
— Она и сама как принцесса, правда?
