— Эй! — внезапно вскрикнула Симба.
Дракула остановился.
— Смотри! — сказала Симба.
Племянник лежал чуть ниже по склону.
Рядом с ним зияла дыра.
Он лежал на животе, уткнувшись лицом в траву.
А ноги его свешивались в дыру.
— Ба! — выдохнул Дракула и присвистнул.
— Что? — спросила Симба.
— Яма, — сказал Дракула. — Твой племяш угодил в яму…
— Он живой? — спросила Симба.
— Живой, — ответил Дракула, — только без сознания… Или спит…
Симба приблизилась к Майклу и прислушалась. Майкл дышал.
Симба села рядом и заплакала.
— Опять, — возмутился Дракула. — Ты чего опять плачешь!
— Это ты! — сказала Симба. — Это всё ты! Если б не твои дурацкие мессаги, он бы не вбил себе в голову, что ему надо меня спасать!
— Вбил бы что–нибудь другое, — пробурчал Дракула и потряс Майкла за плечо.
Тот не просыпался.
Дракула перевернул его на спину, Михаил улыбнулся во сне, но глаз не открыл.
Дракула заглянул в яму.
— Глубокая! — сказал он уважительно. — И как он оттуда выбрался?
— Выбрался! — передразнила Симба. — Он–то выбрался!
— Не сердись, — взмолился Дракула. — Я больше не буду…
— Чего не будешь? — мрачно спросила Симба.
— Пудрить тебе мозги! — засмеялся Дракула и взял Михаила за плечи. — Помоги лучше!
— Как? — спросила Симба.
— Бери его за ноги, и понесли!
— Куда? — осведомилась Симба.
— На вершину, там солнце! — раздражённо ответил Дракула, и Симба послушно схватила племянника за ноги.
Он был длинный и тяжёлый, нести его было неудобно.
И он никак не приходил в себя — даже несмотря на то что иногда стукался копчиком о землю.
По Симбиным щекам вновь покатились слёзы.
На вершине они положили Михаила у кромки скалистой короны.
Обессиленно уселись рядом.
И опять ощутили гнёт тишины, слева, справа и даже вверху, там, где палило полуденное солнце, царила тишина, вроде бы безмятежная, но пронизанная неведомой опасностью.
Скалы всё так же тихо гудели, и у Симбы снова начала болеть голова, а Дракула вдруг поморщился и начал тереть пальцами виски.
И тут Михаил открыл глаза.
Он посмотрел сперва на Симбу, затем на Дракулу, потом перевёл взгляд на небо, улыбнулся и как–то очень тихо произнёс:
— Слышите?..
— Что? — спросила Симба.
— Слышите?.. — повторил Михаил и замолчал.
Он внезапно сел, прислонившись спиной к скалистой короне, опять как–то заторможенно посмотрел вначале на Симбу, потом на Дракулу, а затем громко и чётко, почти по слогам произнес:
— Слышите, они поют!
You hear them singingЯ видел самого себя лежащим на спине и глядящим в небо.
Глаза мои были широко открыты и абсолютно пусты — точно две стекляшки с точечками посередине.
Бред, полный бред, но я не мог от него отделаться.
Я действительно видел самого себя лежащим навзничь.
И ещё я видел Симбу с Дракулой у озерца под водопадом.
Причём одновременно они шли к вершине.
И в то же время — разговаривали внизу, у подножия горы.
Мне не было страшно, мне было любопытно — я смотрел на самого себя, озирался вокруг, и мне казалось, что я вижу весь мир целиком.
Я впервые понял, что это такое, мир целиком.
Он не просто огромен, он так огромен, что его можно увидеть только раз в жизни.
И для меня этот момент настал.
Тот я, который лежал возле ямы, внезапно дёрнулся и попытался перевернуться.
Наверное, солнце сильно лупило мне в глаза.
Беспомощные, широко открытые, незрячие.
В том–то и фишка — глаза мои были незрячи, но солнце лупило в них, и мне захотелось перевернуться на живот.
Машинально, не чувствуя собственного тела, не чувствуя ничего, кроме ослепительных, жгучих солнечных лучей.
В этот миг Дракула снял тёмные очки.
Он снял очки и впился глазами в голую спину Симбы, которая плюхнулась в озерцо и, взвизгивая, замолотила по воде руками.
Я смотрел на Симбу и видел её грудь.
Отчетливо, будто в бинокль.
Хотя в бинокль сейчас смотрел Дракула.
Старый кобель, как иногда говорит матушка папеньке.
Папеньку с матушкой я, между прочим, тоже видел.
Папенька лежал на пляже под тентом и читал газету.
Слова в газете были не русские, но и не английские.
Напечатаны латиницей, а язык незнакомый.
Турецкого папенька не знает, так что, скорее всего, он просто разглядывает картинки.
А матушка плывёт по направлению к буйкам, и я вижу, что ей хорошо.
Она ведь не в курсе, что на самом деле хорошего мало, её сын валяется без сознания у какой–то дурацкой ямы, и непонятно, придёт он в себя или нет.
Впрочем, и не приходя в себя, я умудряюсь перевернуться на живот, а значит, я всё же не без сознания.
Со мной что–то другое, не знаю что.
Вернее, это тот я не знает, а этот я знаю практически всё.
Вернее, вижу.
Знать и видеть — не одно и то же.
Но для того чтобы знать, ясно видеть необходимо, хоть и не достаточно.
Я ухмыляюсь, глядя, как моё тело пытается устроиться поудобнее, солнце больше не слепит мне глаза, зато шпарит в затылок, но мне это всё равно.
Симба выходит из воды, Дракула воровато опускает бинокль и отводит глаза.
Симба что–то говорит ему, а потом надевает майку — прямо на мокрое тело, жаль, что её грудь спряталась под материей.
И чёрный треугольник тоже прячется, Симба натягивает трусики, потом джинсы, встряхивает своими красными волосами, и они вспыхивают на солнце.
Солнце.
Я совсем рядом с ним, но мне не жарко.
Жарко тем, кто внизу, — и мне, и Симбе, и Дракуле.
И папеньке жарковато, он втягивает лежак поглубже под тент.
А матушка подплывает к буйкам, я отчётливо вижу, как она окунает лицо в волны и отфыркивается.
И столь же отчётливо вижу другую картинку, которая поначалу возникла передо мной в каком–то тумане, однако туман быстро развеялся.
