Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Он несколько раз подходил к Вадиму, спрашивал хрипловатым от стеснения голосом:
– Как ты думаешь, подойдёт?
– Для чего подойдёт? – поднимал на него Вадим невинные голубые глаза.
И стесняясь, что приходится разжевывать то, что тому, конечно же, абсолютно было понятно, Мокашов говорил:
– Темой для диссертации.
И казалось, Вадим наслаждается его смущением и тем, что приходится объяснять, и в эти минуты он прямо-таки ненавидел Вадима.
– Я советовался с Зайцевым.
– С Зайцевым? – переспрашивал Вадим. – С тем самым, что всего два дня, как с дерева слез?
Но чувствуя, что перебрал, говорил уже совсем серьезным голосом:
– Если бы мы работали в НИИ, я бы, не задумываясь, сказал: занимайся этим. А тут говорю: подумай.
И это "подумай" останавливало Мокашова, потому что он слышал его от Вадима на каждом шагу:
"Подумай… Подумай… Когда ты, наконец, будешь думать?"
– Обещаю, – отвечал он, – скоро, обязательно.
И это " подумай" и то, как убегал от разговора Вадим и, главное, неуверенность и полное отсутствие свободного времени – останавливали. Но время шло, и что-то менялось в нём. Уходили одни заботы, и снова и снова отчетливей появлялась мысль: нужно начать, попробовать.
Он и со Славкой советовался.
– Тема? – спрашивал Славка. – Тем полно. Ориентация по краю Земли. Что может быть важнее? Не проверились и не запустился двигатель. Хоть стой, хоть падай. Чаще падаем. По МВ статистику посмотри…
– Народы, – говорил Вася, – на днях видел фильм, снятый в невесомости. Баки прозрачные и видно всё. Разделение, снялись перегрузки и формируется тороидальный пузырь. Перед включением скользит себе по инерции и садится на заборник. Включаем двигатель. И когда тому нужен полноценный топливный глоток, газовый пузырь в заборнике и, конечно, взрыв нерасчетной смеси – общий итог.
– Тест жизненно необходим, – продолжал Славка. – Прямо насущная необходимость в тесте. Поболтаться на орбите, провериться и лишь после этого стартовать к планете. Но болтаться не позволяют гироскопы: уходы велики. Положение – безвыходное и безвходное. И есть твой выход – ориентация по краю Земли. А альтернативы нет. Не получается по звезде. При разделении клочья летят. Любая пылинка играет роль ложной звезды. С ионкой – тоже головная боль. Так что продолжай своё, тягомотник.
– А в чём научная суть?
– Исследуй, что хочешь. Возьми, например, планету в форме чемодана.
– Но мне изюминка нужна такая, чтобы все ахнули.
– Изюминка – чушь. Не спорю, есть булки с изюмом, но основное в них – хлеб.
И Вася советовал:
– Займитесь импульсным двигателем. Представьте? Плазменный двигатель с дугой в атмосфере пропана. Совсем иная механика. Импульсное управление.
– Непременно импульсное?
– А двигатель – такой. С накопление энергии для импульса.
С Васей он не церемонился. Тот и сам по телефону звонит: “Это Осипов из дурдома напротив”.
– Выходит, Вася, механика для двигателя?
– Теория – писк, и благородная задача – превратить траекторию из пролётной в попадающую.
Теперь все они стояли за спиной и с любопытством переглядывались: Вася, Вадим, БВ, Протопопов.
На днях он получил письмо от Протопопова.
«…Напоминаю историю вопроса, – писал ему он. – Всё началось около четырехсот лет назад. Четыреста лет назад по дороге на обед бретёр с железным носом и одновременно выдающийся астроном Тихо Браге увидел вспыхнувшую звезду. Она была видна даже днём невооружённому глазу. По яркости блеск её можно было сравнить с Венерой. В созвездии Кассиопея зажглась сверхновая, ставшая водоразделом астрономии. С неё всё и началось…
…Левкович у нас начинал скромно, в рамках тематики лаборатории. Он занимался эффектом ударных волн. Взрывы скоплений звёзд порождают в межзвёздном газе ударную волну. Частицы газа мечутся между фронтами волн и вырываясь из них потоками космических лучей. В пятидесятые годы великий художник теоретической физики Энрико Ферми предложил механизм их разгона в полях окологалактических облаков.
Попыток разгона частиц в этих облаках сегодня сделана масса. И Левкович ввязался в этот марафон. Но это всё – предыстория. История в вашей голове. Она обязана стать историей наших дней. Дерзайте. Умоляю. А мы на подхвате…»
Письмо это пришло не вовремя. Не до него. Он даже пожалел, что разоткровенничался тогда в Москве и на письмо не ответил. Оно осталось слабым напоминанием с ярким зрительным образом необыкновенных газовых пузырей Ферми в виде крыльев бабочки по сторонам Галактики.
Ему вспомнились картины конгресса, гиганты науки, похожие на жрецов. Сознание исключительности позволяло держаться им с снисходительной непринужденностью, как будто были они настоящими современными богачами, богатство которых невозможно истратить или отнять, и они могли им делиться по желанию.
Открыв толстую, пустую пока тетрадь, он как бы сделал к ним первый шаг. И этот шаг, возможно, пока ничего не значащий, был связан с массой сомнений и колебаний. Он думал, все встанут, выстроятся у него за спиной, переглянутся, пожмут плечами… Ещё он подумал, что даже средние мысли становятся важными, когда их пытаешься примерять на себя. Они теряют свою абстрактность. И не становятся неверными общие фразы. Их только нелепо повторять.
Он ещё долго сидел, вглядываясь то в освещенный круг на столе, то в темноту за окнами, думал, колебался, и совсем не представлял времени, пока не заметил, что уже глубокая ночь и сильно стучат часы.
У автобусной остановки, вблизи винного магазинчика, откуда начиналась дорога в дачный посёлок через лес, застыла вечная осень. Сотни развернутых и скрученных розовых и желтых автобусных билетиков устилали землю, словно опавшие листья.
"Интересно, – думал Мокашов, прохаживаясь от магазинчика к остановке, и наоборот, – интересно, как я выгляжу со стороны?"
Как-то в клубе показывали самодельный фильм, снятый скрытой камерой: кто как ждёт. Одни, волнуясь, покусывали губы, как бы начиная заранее разговор, другие непрерывно причёсывались. Со стороны это выглядело забавно.
Инга запаздывала. Он стоял у магазинчика "Вино", слушал нехитрые полупьяные разговоры, и начинающийся дождь загнал его в магазин.
Из конца улицы пронесся пыльный вихрь, и первые крупные капли упали вдруг в придорожную пыль. Они сразу сделались серыми ворсистыми, но не растекались, а забегали, как по раскаленной плите.
Мокашов смотрел из окна, как запрыгали, забарабанили по траве горошинами градины. Окошко перечертили разом бисерные следы, словно частицы в камере Вильсона. В магазине было шумно и душно. Говорили разом с излишней горячностью, обсуждая свои наболевшие дела.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
