Бульвар Сен-Жермен. Рождество
И разве не в этом городе люди способны так ценить и ощущать равенство! Я не говорю о социальных или экономических проблемах, о богатстве и бедности, но лишь напомню о стиле жизни, о свободном общении у стойки кафе, о вкусе к повседневному равенству, презрению к кичливости достатка и доброжелательном понимании бедности.
Париж любим миром, мифологизирован им, он стал мечтой и воспоминанием миллионов, и эти миллионы сотворили легенду о Париже, без которой он не был бы тем, чем стал.
Я верю в эту золотую легенду. И всё в этом городе я люблю и вспоминаю с радостью. Даже пережитые в нем горькие и тревожные часы. И великое множество пленительных мелочей – «банный» (Бунин) запах метро, бесконечные переходы и надоевшие рекламы станций, нежданный взлет его поездов на эстакады, когда открывается сверху панорама Пасси, бульвар Гренель, мосты, крыши Сальпетриер или рекламы бульвара Рошешуар; вкус и запах petit vin у стойки дешевого брассри в Менильмонтане и тепло каменных парапетов Сены. А вечный «Поцелуй» Бранкузи и благородная грация несравненного павильона Флоры, грохот поездов у Батиньольского туннеля, огни и фантомы перекрестка Вавен, крутые улочки у Пантеона; и эти нечаянные улыбки прохожих, трогательная элегантность стариков, темный бассейн, в котором вздрагивает отражение пышной скульптуры фонтана Медичи в Люксембургском саду, карусель на площади Республики, даже шипение пневматических дверей парижских автобусов!..
И все эти подробности, маленькие, драгоценные, слиты воедино с еще детскими мечтаниями и долгими, уже совсем взрослыми размышлениями, с воспоминаниями литературными, с неизбывной надеждой на возвращение. Возвращение в реальности, в мыслях, в книгах – в тех, что я читаю, помню, пишу и еще хочу написать.
Наилучшим является такое произведение, которое дольше всего хранит свою тайну.
Поль Валери
«Мы не властны над временем», равно как и «время неумолимо» – эти фразы лишь в молодости кажутся трюизмами. С годами все труднее даются прогулки даже по нежно любимым местам, сами парижские тротуары становятся утомительными, а порой возникает пугающее ощущение, что все настолько исхожено, настолько мучительно знакомо и столько прочитано и написано об этих камнях, домах, людях, что усталость одна властвует теперь надо мною. «Не до побед. Всё дело в одоленьи», – как перевел Пастернак знаменитую строчку Рильке[252]. И в самом деле, какие уж тут победы – не сдаться бы годам, не потерять счастья парижского бытия… Недаром Юрий Трифонов написал грустные, уже цитированные здесь слова: «Жизнь – постепенная пропажа ошеломительного».
С такими примерно невеселыми мыслями спускался я недавно по бульвару Сен-Мишель, ступая по исхоженному сто раз тротуару, выбоины и трещины которого знаю, кажется, наизусть. Между недавно тяжелыми облаками, только что сбрызнувшими Париж бурным и веселым дождем, пузырящимся, как знаменитая газированная вода «Перье», мелькало низкое солнце, спускались короткие осенние сумерки, темнота сгущалась в переулках, и мокрые листья вяло шуршали, прилипая к подошвам.
Париж не отвечал моим взглядам, глаза натыкались на слишком знакомое, я словно терял способность слышать и видеть любимый с детства город. Что-то ушло, и холодно стало, и сжалось сердце от страха потери.
Но Париж не бросает тех, кто предан ему.
Сгущалась тьма, но что-то вздрогнуло, мелькнуло между домами, у дверей; под деревьями словно зазвучали голоса, стали угадываться неясные тени, лица, шляпы, цилиндры бонвиванов, блузы, зонтики, кринолины, мушкетерские усы и страусовые перья на шляпах, герои читаных и написанных книг, персонажи, реальные и выдуманные, литературные и живые. Нет, я не увидел и не услышал их. Просто они неведомо как обозначили свое присутствие, постучались в стену моего постыдного уныния и тут же истаяли, едва вздрогнув в моем воображении. И ожил Париж. Он словно подмигнул мне, напомнив, что он еще не весь мне ведом, что мне обещано множество «открытий чудных», что надо хранить мужество. И что он мне поможет. Если я заслужу.
Я постараюсь.
И вот опять сумерки – осенние, весенние, зимние ли, – не такие уж они в Париже разные в разные времена года. Мы снова в кафе напротив Люксембургского сада. Синеют, туманятся, сливаясь в единое облако, деревья за прекрасной и простой его решеткой. Почти бесшумно пролетает 38-й автобус – главный на Сен-Мишель, изредка и важно сворачивает с бульвара на улицу Огюста Конта 82-й, несутся безумные байкеры на moto, и эти taxi-parisien со светящимися табло на крышах, и машины, машины без конца, и тревожно-пронзительно рвут вечерний покой сигналы полиции, ambulance («скорой помощи»), пожарных, и люди проходят уже неспешно в эти недолгие мгновения, что отделяют вечер от близящейся ночи. «There is never any ending to Paris» – «Париж никогда не кончается» (Хемингуэй): теперь я знаю это до конца – он не кончается в тебе и вне тебя.
Да, этот город способен рождать ностальгию даже тогда, когда еще далеко до расставания с ним. Но еще длится «сегодня», мы сидим в кафе, мы живы, нам внятен Париж, его звуки, запахи, цвета и оттенки, говор, шорох шагов, позвякивание бокалов у стойки, смутно знакомые лица. Мы еще здесь и всегда будем мечтать о возвращении, Париж в нас, и мы в нем, у нас никто уже его не отнимет, как и надежду на новые встречи с ним.
Париж – Санкт-Петербург
2010–2015
