Старший юстициарий тоже причапал к берегу, стоит за спиной.
– Не уезжайте так сразу. Дело есть.
С недоумением оборачиваешься.
– Я хотел сказать… В общем, юстициарием я, конечно, не стал…
– Что так? Не получилось спектакли про древних норманнов до пенсии разыгрывать?
– Хорош вам издеваться. Должность у меня, кстати, была нужная, к тому же опасная: юристов в армии не слишком любят.
Он вынул плавательные очки и, утвердив их на темечке, поочередно постукал по пластмассовым стеклам ногтем среднего пальца.
– …загнали меня сюда, на остров, не военные расхитители и не армейские задираки.
– А тогда, кто ж?
– Язык наш русский сюда загнал. Конечно, не весь язык, а только часть его. В общем, дикий наш «юръяз», смешанный с блатной феней, сюда меня запроторил! Все эти «осу́жденные», «терпилы» и прочие слова-персонажи. Для меня каждое слово не просто свист и шум: я его в образах вижу! Из-за такой ясной вообразимости слов что-то непонятное «юръяз» с моим нутром и сотворил! Сочетание заскорузло-корявого языка с землей, по которой ступаешь, с воздухом, которым дышишь, так сдавило – моченьки нет… Захотелось всех этих «осу́жденных», все «возбу́жденные» дела, все попытки «выбить чистуху», надеть «броник», вызывать «гиббона», посадить его в «канде́й», отвезти для опознания в «ГлавДурь», поставить там на лист «колотуху», поймать «окуня», чалиться с ним рядом на шконке, считая дни до той минуты, когда освободит «зеленый прокурор»!.. Так вот: захотелось все эти слова зарыть глубоко в землю. Чтобы они здесь, на острове, дохлой рыбой перегнили, стали хоть чем-то полезным.
– «Гиббон» – этот сотрудник ГИБДД?
– Ну.
– А «кандей»?
– Теплое местечко для заключенных в спецавтомобиле. «Колотуха» – печать. «Окунь» – тупой подследственный… «Зеленый прокурор» – побег из мест заключения летом. «Белый прокурор» – побег зимой… В общем, устал я от «юръяза» и от взяток, вышел в отставку и назначил себя старшим юстициарием!
– Вон оно как…
– Вы, я вижу, про «кандей» и «гиббонов» ни черта не поняли. А некоторые слова, между прочим, впрямую влияют на человеческие органы! Понимаете? Дырявят их и насквозь проедают, грызут эти органы и прогрызают до дыр!
– Бросьте преувеличивать…
– Да поймите вы! Дрянные слова – программируют болезни тела! Есть такие слова, есть. К примеру: «Жизнь, хоть удавись»! Или: «Провались оно все пропадом»!.. Или: «Урою тебя, мразь». Эти и подобные им слова сперва нас инфицируют, а потом убивают! Их нужно истреблять, как сифилис, как СПИД! Вот я дрянные слова здесь, на острове, и уничтожаю, обезвреживаю, как мины. И должность моя, если ее обозначать полностью, теперь зовется так: «старший юстициарий по надзору за искоренением дрянных слов…».
Он на минуту смолк.
– Вы только больным на всю голову меня не считайте, – опять со страстью заговорил человек в ластах, – каждый должен служить своей должности верней, чем обществу, преданней, чем государству! Но военюрист – это не для меня. Вот и возомнил: стану юстициарием! И быстро должность воображаемая ко мне приросла. Странная она, конечно… Но служу я этой должности честно и преданно! И это, понятно, не всем нравится.
– Юстициарий в кителе и драных бермудах… И впрямь, не все оценят. Ну, хорошо, сейчас лето, а зимой? Зимовать, что ли, здесь будете?
– Зачем? У меня дача есть. Там с новой должностью и со всем, что к ней прилагается, разбираться буду…
– А здесь, значит, только перед самим собой театральничаете, на власть и на военных киваете, а сами от жизни спрятались, червями и рыбами руководите?
– Правильно мыслите, но не совсем… Тут ко мне недавно отец Дионисий, из соседнего храма, на лодке приезжал. По просьбе моих же родных – убеждал смириться.
– Не убедил?
– Рассказал я отцу Дионисию одну историю, по поводу «верки» с легендой, так он быстренько – на весла и был таков. Только брызги над кормой засверкали!
– «Верка» – это вербовка?
– Ну.
– Что за история такая?
– Про игровые автоматы.
– Помогали прокурорам крышевать игорные залы в военных городках?
– Шутку оценил. Только здесь – пальцем в небо. Просто в свободное время игру исследовал. А для исследований – трех шпанюков в автоматы засадил. Один из них, правда, чуть не задохся, но дело свое и он, и двое других сделали. Кое-что новое про механику выигрышей внутри автоматов высмотрели. Заодно и систему отладили, так что внакладе не остались…
Туман, вроде рассеявшийся, возвратился, лег плотней.
Мысли твои тоже затуманились. Юстициарий это сразу почувствовал:
– Ладно. Идемте поближе к шалашу. Покажу вам отлаженный автомат. Я и здесь исследований не прекращаю.
– И тут есть кого в автомат запихнуть?
– Сейчас не надо запихивать. По другому руслу исследования пошли. Я ведь теперь – городской островитянин, новую островную философию в игре ищу!
В глубине острова мерцают огоньки, курятся крохотные зеленые смерчи, еле слышно щелкают рычажки, сыплются мелкими порциями монеты. Автомат чистенький, новенький, поигрывает лампочками и прямо-таки сияет от счастья…
– Откуда на Бобровом электричество?
– Так еще в конце 60-х из Южного порта провели, до сих пор пашет. Но я круглые сутки не жгу, энергию сберегаю!..
От попыток совместить свой внутренний текст с восклицаниями военюриста темнеет в глазах, сохнут губы, возобновляется гул в ушах. Нить разговора теряется, ты стоишь дурак дураком…
От гула и остолбенения избавляют не мысли, не туман, избавляет – имя-фамилия. Старшему юстициарию, видно, надоели автоматы, и он перекинулся на другое.
– …понимаете? Вратарь, и при том – Антипа! Здо́рово это сочетание меня тогда по ушам резануло. А он еще шутил: «Я, типа, Вратарь, я, типа, Антипа»! Но по порядку. Послали меня в командировку на Кольский полуостров по одному неприятному делу. С досадой им занимался. А потом Антипу Вратаря встретил. И все стало другим! Он – бывший подводник. Всю жизнь на Севере, – а лицо темное: то ли от загара, то ли – печеночник. По службе никаких косяков за ним – это я узнал позже – не числилось… Ладно, айда в шалаш, там поболтаем.
Перед шалашом табличка:
«Осторожно! Zluken собакен und zluken сукен».
В шалаше, на распялке – еще один синенький, без пылинки, военно-прокурорский мундир.
– Два года назад заказал, а носить не пришлось, – низкорослый юстициарий быстро, по-собачьи почесал носом под мышками. При этом лицо его, скуластое, подростковое, с каштановыми бровями и такими же ресницами, стало внезапно плаксивым.
– А сюда мундир зачем приволокли? Ужей пугать?
