Что-то подобное происходило и с Мариной… Ее независимая, плохо поддающаяся внешнему влиянию психика не могла добровольно отказаться от контроля над собой и передать его в чужие руки и выбирала вариант отключения — обморок. Беспамятство.
Иногда это было очень опасно. Как в тот раз, когда после очередной обработки Марина скатилась в обмороке с лестницы и чуть не проткнула себе осколком бутылки сонную артерию. Такой исход Женщину не устраивал, убивать Марину она не собиралась.
Столь же неудачно получилось и на острове. Марина, обеспокоенная своим самочувствием, тем, что с ней происходит что-то неладное, неожиданно уехала, вырвалась из-под контроля Женщины… Обработка была прервана. И организм, очищающийся от препарата, выкинул трюк — провал, беспамятство были опасно долгими и глубокими… Нечто вроде кризиса во время болезни. Пик борьбы химии и здоровой природы. Природа победила, и началось выздоровление.
Препарат не оправдал себя. И когда Марина вернулась, Женщина решила больше не возвращаться к нему. Побоялась, что его непрограммируемое воздействие может объект попросту уничтожить.
Теперь, посоветовавшись с Фармацевтом, она возобновляла обработку — на более эффективном, качественно ином уровне.
Сейчас для этого было самое время. Марина нужна была Женщине живой и хорошо управляемой.
Аня, не в силах больше выносить хаоса, царившего в отсутствие домработницы на вилле Волковых в Стародубском (сама Марина после того, что случилось с Джоном, практически впала в депрессию), загружала посудомоечную машину. Делала она это бережно и аккуратно, не абы как… И уж точно не так, как Зина — ну, побьется половина посуды: все равное чужое, барское, не жалко… Купят себе хозяева еще, авось, не бедные…
Анна, напротив, обращалась с посудой бережно. Осторожно брала в руки, особенно хрустальные дорогие бокалы, из которых хозяйка и ее гостья только что пили шотландское виски.
Один из них она и вовсе очень долго разглядывала на свет… И даже поскребла немного белый, легкий засохший на хрустале налет… Однако мыть бокал Анна отчего-то не стала, а аккуратно упаковала его невымытым в бумажный пакет. И спрятала в свою сумку.
Кроме того, ей предстояло еще одно очень важное дело. Устав от непрошеных гостей в своем доме, она сама теперь собиралась наведаться в гости без ведома хозяев. Именно поэтому она решилась на то, о чем раньше не смогла бы и подумать: увидев возле зеркала раскрытую Ритину сумочку, вытащила из нее ключи и сделала с них слепок…
Аня привыкла, что маршруты мадам Икс непредсказуемы, загадочны и разнообразны. Повторялись только два из них — дорога в Стародубское и в дом в Мишинском.
Кроме того, Рита ежедневно покупала цветы. Останавливалась обычно перед возвращением домой у цветочного лотка и покупала очень много, целую охапку, иногда корзину цветов. Чаще всего это были темные ирисы. Иногда особый сорт черных гвоздик.
Если же не считать этих повторов, то каждый раз во время наблюдения она радовала Анну чем-нибудь новеньким. Например, они побывали на Миусской. И, припарковавшись вслед за ней, Анна наблюдала, как из ворот Менделеевской академии вышел долговязый парень, сел к Рите в машину… Но никуда с ней не поехал, а, побеседовав и передав ей некий сверток, попрощался и снова вернулся в институт.
Женщина открыла дверь своей квартиры. И улыбка, блуждавшая по ее лицу, исчезла… Вот так всегда. Не надо слишком радоваться — за этим обычно следуют неприятности. Крошечного кусочка воска, которым она, как обычно, залепила щель между второй, внутренней, дверью и косяком (на воске была ее печатка), не было. Кто-то побывал в ее квартире.
Нащупав в сумочке пистолет, Женщина осторожно открыла дверь — никакого взлома, сложные замки работали как обычно — и вошла в прихожую. Если это грабитель, то очень умелый и профессиональный, не прибегающий к услугам лома… Или… Или добывший слепки с ее ключей!
И к тому же очень аккуратный… В квартире был полный порядок, все в точности так, как оставалось после ее ухода. Если бы не воск, ей бы и не догадаться…
Неужели Анна?! Наш пострел везде поспел… Но когда? И так профессионально… Непохоже. Или просто квартирный грабитель? Она вдруг судорожно схватилась за пистолет. Неужели Сухой? Липкий пот покрыл ее с ног до головы. Сухой! Вспомнил адресок, по которому его жена больше не работала — она давно уволила Марту, — и решил вернуться к прежней деятельности. Что было бы, если бы он застал Женщину дома…
«Впрочем…» Женщина немного успокоилась: Сухой не работает с замками, тем более с такими сложными.
Но из квартиры как будто бы ничего не пропало… Во всяком случае, ничего ценного.
Из знакомых ей людей никто, кроме выследившей ее Светловой, не знал об этой квартире. Она сняла ее, когда Самовольцев, спасаясь, удрал, пустился в бега и оставил ей, преданной любовнице — другого выхода у него, собственно, и не было, — свой капитал.
— Кто? Кто это мог быть? — Женщина подняла глаза к большому портрету на стене, молитвенно, как перед иконой, сложила руки: — Ты ведь видел того, кто здесь был… — вслух произнесла она. — Ты все видишь, подскажи…
Она разговаривала с изображением на портрете, как с живым человеком.
Кроме этого портрета, в комнате, обставленной темной мебелью и отделанной очень темными, почти траурными обоями, было огромное множество других фотографий. На стенах, на столе, на специальных этажерках-подставках. Застекленные, вставленные в разнообразные рамочки или окантованные, они были любовно и бережно расставлены и развешаны — десятки, десятки фотографий… И с каждого снимка, как и с большого портрета, смотрел сероглазый широкоплечий человек, высоколобый интеллектуал лет сорока — в зените, пике мужского расцвета… улыбающийся и ироничный.
Женщина передвигалась от одной фотографии к другой, бережно брала их в руки, сдувала одной ей видимые пылинки — в комнате была идеальная чистота… Она подолгу держала каждую фотографию в руках, вздыхала, рассматривала… Потом принесла оставленные в прихожей ирисы и принялась расставлять их в многочисленные вазочки возле фотографий. Прежние, слегла увядшие цветы она, безжалостно смяв, собирала в пакет.
Закончила работу и села посреди комнаты, низко свесив голову.
Она так и не раздвинула шторы — окна были занавешены, и бледный зимний свет едва пробивался внутрь помещения. И от этого мрачная, темная, в траурных обоях комната, заставленная цветами и фотографиями, печальная, как склеп, еще меньше напоминала человеческое жилье. Это был храм, молельня. Здесь не жили, а предавались горю.
Женщина сидела безмолвно, недвижно, словно в прострации. Как будто душа ее покинула тело и находилась сейчас где-то далеко-далеко… Так оно и было — Женщине казалась, что она сейчас очень далеко отсюда… Там, где ее держит за руку сероглазый человек, любимый и живой.
Анна продолжала свое расследование… Более внимательной аккуратной помощницы по хозяйству, чем она, трудно было вообразить. Она, например, пунктуально раскладывала по местам все брошенные Мариной вещи. Навела порядок в аптечке, где вперемежку были свалены самые разнообразные упаковки лекарств: от «Колдрекса» до снотворного… Просмотрела внимательно все коробки и пакетики… Отсортировала те, у которых истек срок годности, и приготовила их к отправке в мусорное ведро.
