– Вы пытались заставить?
– Да что вы! Мы же видели, что он не притворяется – ему действительно плохо.
– А в школе?
– В школе всё понимают…
– Друзья?
– Они все к экзаменам готовятся, но пытались приходить, шлют эсэмэски подбадривающие… Он от них быстро устает, только вот того, самого старого друга, не гонит, который уже в лицее учится. Но тот не говорун, они с ним иногда по часу молча стоят на лоджии, друг курит, а Артур – просто так…
Пока он говорил, я просмотрела карточку. Было перинатальное поражение центральной нервной системы (ПЭП – перинатальная энцефалопатия), один из неврологов ставил ММД (минимальная мозговая дисфункция). На психиатрию, если судить по рассказам отца, не похоже. Значит, можно попробовать вытащить?
– Привозите парня. Скажите, что я знаю, что с ним происходит.
(Я врала – это все поняли?)
* * *
Артур был не очень высокий, кудрявый, с мелкими чертами лица и ясным взглядом.
– Ты боишься, – сказала я ему. – Но таблетки все равно выкидываешь.
– У меня от них голова как ватой набита, – сказал он. – Что тогда толку не бояться?
– «Мам, пап, что мне делать?» – передразнила я. – Тут – ключ. Сейчас будем выяснять, как открыть и что в коробочке.
Говорили долго, много, пересказывать здесь всё не буду. Поэтому сухой остаток. Артур – бывший ПЭПка, ему жизненно важны границы, организованность, режимность мира. Но одновременно – очень высокий интеллект, которым до поры до времени компенсировалась свобода, предоставляемая демократическими родителями и «продвинутой» школой.
Прямая речь Артура, выжимки:
– От меня никто ничего важного не требует и в, общем-то, не требовал никогда. Ни чтобы я ходил в церковь, ни чтобы стал менеджером или военным, ни чтобы верил в царя, ни даже чтобы я что-то такое ел (или не ел) или как-то одевался. Я должен выбрать сам, и это надо уже прямо сейчас, и я, наверное, даже готов… Но слишком много всего, Всё такое равномерно теплое и липкое, всё себя рекламирует, я чувствую себя, как в манной каше, и мне страшно… Наверное, мне было бы проще в противостоянии. (Какой все-таки интеллект у парня! – мысленно восхитилась я в этом месте.) Так же всегда было: революционеры против чего-то и молодежь, я читал. «Сбросим Пушкина с парохода современности!» и так далее… И вот у моего друга тоже так. Он с матерью все время за всё воевал, чуть не с первого класса, потом она хотела, чтоб он дальше в школе учился, а он настоял – в лицей, на автослесаря, сейчас уже сам на практике зарабатывает.
– «В борьбе обретешь ты право свое…» – усмехнулась я.
– Что это? – спросил Артур.
– Девиз партии эсеров. Тех, из начала XX века… Но я услышала и поняла то, что ты сказал. Сейчас единственная твоя возможность противостоять – не пить таблетки. Ты читал «Пролетая над гнездом кукушки»?
* * *
– Можем ли мы помочь ему? – снова отец. – Чем?
– Можете. Уберите свободу.
– ?!!
– Кем он вообще-то собирался быть до всех этих событий?
– Говорил странное: буду врачом или юристом.
– Теперь вы говорите: ты слишком слаб и болен, ни врачом, ни юристом – даже не думай. Экзамены будешь сдавать экстерном, а потом устроим тебя к дяде в институт, чтоб он за тобой присматривал…
* * *
Молчаливый дворовый друг, прогуливая занятия в своем ПТУ, провожал Артура до гимназических дверей первые две недели. На все сетования Артура отвечал: «Ладно болтать, пошел!» Он же решительно высказался за медицину: «Там интересно и ни черта еще не понятно. Вот чего это с тобой было?»
Артур решил стать юристом.
Пожелаем ему успеха.
«Убийца»
Привлекательная женщина с отчетливой азиатской примесью в чертах лица жаловалась на сына-подростка, а мне все время что-то мешало ее слушать. Проблемы, которые она предъявляла, были весьма существенными: прогулы, драки, учет в детской комнате милиции, хамство в школе и дома, какие-то уже довольно безобразные алкогольные эпизоды… Но при всем при этом меня не покидало странное ощущение, что в развертывающейся передо мной киноленте есть какой-то 25‑й кадр, которого я не улавливаю, но который в корне меняет содержание и даже жанр фильма. Мои уточняющие вопросы явно били мимо цели и ничего не проясняли. В куцей медицинской карте Максима не было никаких интересующих меня диагнозов. Судя по всему, мальчишка вообще болел крайне редко. Его мать выглядела вполне адекватной.
– Скелеты из семейных шкафов – на выход! – наконец напрямую скомандовала я.
– Я не родная мать Максима, – тут же выпалила женщина.
Я вздохнула почти с облегчением.
– Но мы с его отцом познакомились, когда ему было два года, я воспитываю его с трех лет, он называет меня мамой, а свою родную мать не помнит совсем, так как она умерла почти сразу после родов.
Выяснив все известные мачехе медицинские подробности давно минувшей трагедии, я вернулась в сегодняшний день.
– Кроме Максима, у вас сейчас еще общий с мужем ребенок – мальчик Вася, восьми лет…
– У Максима есть еще старшая сестра по матери, ей двадцать два. После смерти матери она живет с бабушкой и дедушкой.
– Максим поддерживает отношения с сестрой?
– Практически нет. Ну, может быть, раз в год туда ездит. Он не рвется, да и его там особо не ждут.
– То есть, выходит, после смерти матери детей поделили? Старшую девочку забрали к себе ее родители, а мальчик-младенец достался отцу?
Вместо того чтобы ответить на мой простой, давний и, в общем-то, не касающийся ее вопрос, женщина вдруг тихо заплакала. Я удивилась, поняла, что скелеты и погремушки этой семьи еще себя не исчерпали, но решила подождать – теперь-то уж, наверное, она сама расскажет.
– Его никто не хотел, – вытерев покрасневший, распухший от слез нос, сказала она. – Это ужасно, я знаю, но они все, даже мой муж… они видели в нем, в ребенке, того, из-за кого умерла его жена, их дочь. Убийцу своей матери…
– Господи, какой бред!
– Да, конечно, я понимаю. Но он очень ее любил. Очень. Меня – нет, хотя теперь, конечно, чего уж… все уже привыкли. Они вместе учились, все делали вместе, понимали друг друга с полуслова. У них была прекрасная семья, они оба обожали дочь…
– Но при чем тут новорожденный младенец?
– Разумеется, ни при чем. Но отец не хотел его видеть, потому что он напоминал ему… и отвез в Казахстан, к своей матери. А она уже тогда была больная и тоже не справлялась с младенцем. Девочку забрали родители жены, а он тогда много пил и…
– Вы тоже родом из Казахстана? – уже догадалась я.
– Да. Я полукровка. Мои родители и семья Андрея были соседями. Они, можно сказать, сосватали меня. Я младше, Андрей меня почти не помнил к тому моменту, но он согласился, потому что его мать не могла больше с маленьким.
