– Государь, – осторожно осведомился пораженный Кретик, – чем можно объяснить столь неуместное веселье?
Птолемей вытер слезы с глаз.
– Видишь ли, господин посол, Некрополь не только служит упокоению наших чтимых покойников, но это еще и самое популярное место разврата и блуда. Что же, в молодые годы я… ладно, неважно. Продолжай, Деций. Для этого стоило так рано встать с постели.
– Государь, я занимался расследованием, которое ты мне сам поручил.
– Я помню об этом.
– Эта женщина назначила мне встречу, пообещав сообщить нечто важное. Я решил, что дело стоит того, и отправился туда. Она желала перебраться в Рим и устроиться там на жительство, но ей был нужен покровитель, чтобы обеспечить соответствующую юридическую поддержку. Я согласился на это, но только с тем условием, что ее информация окажется действительно важной.
– И какова суть этой информации? – спросил царь.
– Предполагалось, что она доставит ее мне нынче вечером, но она не дожила до этого. Мне неизвестно, что она хотела мне сообщить.
Это была не совсем ложь. Сам свиток компрометирующей уликой отнюдь не являлся. Я ведь недаром занимался юриспруденцией.
– И как вышло, что вы в итоге оказались в «Дафне»? – спросил Птолемей.
– Она выразила желание туда пойти, – ответил я.
– И что?
– Ночь только начиналась. Почему бы и нет? – Тут все снова взорвались хохотом, кроме Ахиллы, Орода и, конечно, Юлии.
– Квинт Цецилий Метелл Кретик!
– Да, государь?
– Я вижу основательные причины сомневаться в виновности твоего родственника. Я освобождаю его и передаю под твою ответственность. Суд окончен.
Дворецкий стукнул своим окованным железом посохом по мраморному полу, и все склонились перед царем – римляне чуть-чуть, остальные чужестранцы низко, а египтяне распростерлись на полу.
Мы повернулись и вышли из тронного зала, соблюдая достоинство. Асклепиад шел сразу позади меня.
– Великолепное представление получилось, даже на мой вкус, – заметил он.
– Я этого никогда не забуду. Интересно, там было еще что-то, о чем ты не сообщил царю?
– Я сказал ему все, что могло подтвердить твою невиновность в убийстве. Но там и впрямь было кое-что еще. На ее теле было много синяков и царапин. Женщину убили очень жестоко, с применением насилия.
– И пыток?
– Нет, следов пыток я не обнаружил. А вот это я нашел у нее во рту. – Друг протянул мне нечто, по виду напоминавшее кусочек мокрой кожи, коричневатой с одной стороны и розоватой с другой.
– И что это такое? – спросил я.
– Человеческая плоть. Если только покойная не была каннибалом, это кусок кожи ее убийцы. Или, в любом случае, одного из ее убийц. Это человек лет сорока-пятидесяти, принадлежит к одной из светлокожих народностей, но значительную часть жизни провел на солнце.
– Асклепиад, ты превзошел самого себя! Есть идеи, откуда этот кусок кожи?
– С любой части тела, постоянно пребывающей на солнце. Кусочек слишком маленький, этого недостаточно, чтобы что-то точно сказать. Он не с лица, не с рук, не с ног или с пениса. Полагаю, с плеча или с предплечья, но даже мои познания и опыт не дают полной уверенности в этом.
– Этого вполне достаточно, – уверил я его. – Я их всех найду, и эта улика мне в том поможет.
– Нет уж, не выйдет! – заявил Кретик. – Никуда ты не пойдешь, кроме как в свои апартаменты! А оттуда ты отправишься на первый же корабль, отплывающий в Рим. Видимо, ты и впрямь не убийца, но неприятностей от тебя больше, чем от целой когорты сицилийских наемников. Я не желаю больше о тебе слышать, разве что не прочь узнать приятную новость, что ты убрался отсюда и уже находишься в море, миновав Фаросский маяк. Все, желаю доброго дня!
С этими словами Кретик буквально взлетел по ступеням, ведущим в наше посольство. Я последовал за ним, следом шли и остальные, и все одобрительно хлопали меня по плечу.
– Я никогда не думал, что это сделал ты, Деций, – повторял каждый, проходя мимо меня.
Асклепиад последовал за мной. Тело Гипатии и ее окровавленную одежду уже унесли. Я отдавал себе отчет, что никогда в жизни не лягу снова в эту постель. И позвал рабов.
– Унесите эту кровать и сожгите ее! – приказал я. – И не забудьте принести мне другую. – В Египте подобные приказы выполняются немедленно. Потом я вспомнил, что ничего еще сегодня не ел, и велел принести мне чего-нибудь съедобного.
– Ты что-нибудь еще разузнал по поводу смерти Ификрата? – спросил Асклепиад. Пока нам накрывали на стол, за трапезой я рассказал ему обо всех произошедших событиях, делая паузу всякий раз, когда нас могли слышать рабы. Некоторые из них наверняка шпионили для Ахиллы. Асклепиад слушал меня, похмыкивая, а один раз даже похлопал по плечу в знак одобрения моих действий.
– Блестящая задумка с этими чашами и идолом, – заметил он. – Ификрат занимался более глубокими и обширными исследованиями, чем нам представлялось. Интересно, что ему мог наобещать Ахилла…
– Что? Полагаю, кучу денег.
– Возможно, но Ификрат никогда не казался мне человеком, стремящимся к богатству. Вот престиж, высокое положение и почитание волнуют многих философов. Если бы Ахилле удалось стать царем Египта, он получил бы возможность возвысить Ификрата, сделать его главой Мусейона. И у того оказалось бы в распоряжении гораздо больше средств, ресурсов и возможностей для осуществления своих грандиозных проектов. Для ученого того типа, что предпочитают делать что-то реальное, видеть осуществление своих планов на практике, превращение чертежей на папирусе в осязаемые вещи – это поистине блестящая перспектива.
– Асклепиад, – заметил я, – я встречал множество людей, готовых сражаться, планировать и осуществлять любые предательства ради обогащения или из-за мести. Я видел людей, всю свою жизнь посвятивших войнам и политике, способных даже на измену, чтобы заполучить власть над своими соотечественниками. Но, признаюсь, мне никогда не приходила в голову мысль, что кто-то может пойти на такое… ради интеллектуального превосходства.
В ответ мой друг лишь кротко улыбнулся:
– Тебе крупно повезло, что никогда не приходилось иметь дело с профессиональными философами.
Глава 12
Я терпеливо дожидался ночи, демонстрируя при этом весьма похвальную сдержанность и выдержку. После ухода Асклепиада ко мне заявилось еще немало посетителей. К моему удивлению, одной из них оказалась Фауста. Эта женщина меня всегда пугала. Род Корнелиев исстари полагал себя привилегированным даже среди патрициев, а ко всему прочему она была еще и дочерью Суллы, самого страшного диктатора в истории Рима. Но и это было еще не все. У нее был брат-близнец, практически неотличимый от нее внешне. И эта зеркальная похожесть брата и сестры была столь необычна и зловеща, что Фаусту не просто уважали, а искренне боялись. Несмотря на свое огромное богатство, она оставалась незамужней вплоть до неожиданного сватовства Тита Анния Милона, вероятно единственного знакомого мне человека, который был совершенно лишен чувства страха.
