Внезапно Ланна запнулась, попав ногой в щербинку между каменными плитками. Сокол крепче прижал девушку к себе, чтобы та не упала, – и уже более не отпускал, так они и продолжали вальсировать. Голова у Ланны кружилась. И не только от романтической музыки и звездного сияния, но и от близости его сильного тела. Чувства настолько переполняли девушку, что она вынуждена была заговорить, чтобы не выдать себя. Она вспомнила последние, странные слова Сокола и решила начать разговор именно с них.
– Как вы узнали, что Кэтрин собирается играть эту мелодию?
– Потому что «Венский вальс» – моя любимая вещь, и она это знает, – Сокол из-под полуприкрытых ресниц изучал лицо Ланны. – Так обычно бывает. Когда Кэтрин предполагает, что я нахожусь где-то поблизости от дома, она всегда играет этот вальс для меня – чтобы напомнить мне, что я всего лишь заглядывающий в окна чужой человек.
Ланна ожидала услышать в этих словах горечь, но не нашла ни малейшего ее признака.
– И вас это не задевает? – спросила она.
Рисунок танца слегка изменился. Теперь они кружились, почти не сходя с места, оставаясь внутри невидимого круга на полу веранды.
– Для меня не имеет никакого значения, по какой причине Кэтрин играет эту вещь. Мне просто нравится музыка. Вы разочарованы?
– Почему я должна быть разочарована? – нахмурилась Ланна.
– Мне подумалось: вы, возможно, ожидаете, что я пью огненную воду и исполняю танцы индейских воинов под грохот барабанов, вместо того чтобы вальсировать под звездами с прекрасной женщиной и пьянеть от того, что она чувствует, кружась в моих объятиях.
От этих тихо произнесенных слов Ланну бросило в жар. Сердце заколотилось в груди дико и бурно, как индейские тамтамы, о которых упомянул Сокол.
Ланна попыталась успокоить дыхание, но у нее захватило дух, когда руки Сокола обхватили ее талию. Она и так уже слишком выдала себя, показав Соколу, как ее волнует и смущает то, что он подсмеивается над ней. И она решила не спорить и не поддаваться на поддразнивания до тех пор, пока не соберется с разбегающимися мыслями.
– Вас удивило то, что я сказал, или то, что я чувствую? – спросил Сокол все тем же чувственно-тихим тоном.
– Вы редко что-либо говорите. Но уж когда скажете что-нибудь вроде этого… – произнесла она охрипшим, вдруг дрогнувшим голосом и не докончила. Помолчав, она сказала: – Да, я удивлена.
– Вас удивляет, что я могу свободно выражать свои мысли? – с мягкой насмешкой спросил Сокол.
– Я знаю, что вы человек образованный, – ответила она, как бы оправдываясь.
– Образованный? Да, я получил образование на примитивном английском языке. Язык навахо гораздо более точен и выразителен. Взгляните-ка, – он на миг оторвал руку от ее талии, чтобы указать на северную часть ночного неба. – Видите Большую Медведицу и Полярную звезду?
– Да. – Ланну не слишком занимали астрономические изыскания, потому что щека и подбородок Сокола прижимались к ее волосам. Его дыхание пaхло теплым и острым ароматом табачного дыма.
– На языке навахо север называется словом «нахоокос». Буквально это можно перевести как «один жесткий длинный и тонкий предмет совершает вращение», что относится к вращению Большого ковша вокруг Полярной звезды. Это нечто большее, чем просто указание на направление. Это еще и определение. Английский – это пассивный язык существительных и прилагательных, неточный и неопределенный. Язык навахо – язык глаголов, определенный и точный. Навахо никогда не может сказать: «Я держу это в руках». Он должен определить, что именно он держит: длинную вещь, вроде палки; что-то мягкое, наподобие пука сена или одежды, или одушевленный предмет, такой, как женщина.
Сердце Ланны совершило нечто вроде кульбита от внезапной интимности, прозвучавшей в его голосе. Она посмотрела в глаза Сокола. Беседа принимает слишком рискованный оборот, подумала она. Надо перевести разговор на тему, которая не будет вызывать у нее такого волнения.
– Сокол, почему вы не приехали на похороны Джона? – спросила Ланна, стараясь говорить как можно непринужденнее.
Хотя бесстрастное выражение его лица не изменилось, Ланне почудилось, что Сокола позабавил ее вопрос. Они стояли совсем близко друг к другу, почти соприкасаясь. Сокол продолжал держать руки на ее талии, но не делал никаких попыток привлечь девушку к себе.
– Мне не интересно смотреть на мертвые тела, я люблю смотреть только на живых. – Сокол протянул руку и коснулся пальцами линии волос на виске Ланны. Затем его пальцы нежно скользнули по щеке.
– Вы собираетесь говорить серьезно? – протестующе выговорила Ланна, делая над собой усилие, чтобы не обращать внимания на его ласковые прикосновения. – Джон был вашим отцом.
– Биологически – да, был. Впрочем, он еще и принял на себя финансовую ответственность за мое содержание, так что даже навахо не мог бы сказать, что он не заботился обо мне, – насмешливо сказал Сокол. – Возможно, я не приехал на похороны из-за того, что присущее всем навахо отвращение ко всему мертвому слишком глубоко внедрилось в мое подсознание. Правда заключается в том, что… – Сокол помолчал, его рот искривила косая усмешка. – В том, что я слишком индеец, чтобы быть настоящим белым. И слишком белый, чтобы быть индейцем во всем. Мне нравятся удобства, которыми обставлен мир белого человека, – классическая музыка, отличное бренди, мягкая постель, будящая мысль беседа с умным и образованным собеседником и красивые женщины. Но мне необходимо пространство, пустынные просторы земли для скитаний и свобода.
– Не поэтому ли вы оставили университет до того, как получили степень? – Ланна чувствовала, как вибрировал ее голос, когда она произносила эти слова, потому что рука Сокола легонько гладила чувствительную кожу подбородка и шеи.
– Так, значит, вы и об этом тоже знаете? – Сокол иронически приподнял бровь. – В то время, когда я бросил учиться, я считал, что делаю это затем, чтобы наказать отца, потому что обнаружил, что он стыдится признать меня своим сыном. Но теперь я не думаю, что причина была именно в этом.
– Тогда почему же?
– Скука.
Длинные волосы Ланны падали ей на шею. Сокол взял несколько каштановых прядок и заправил их девушке за ухо осторожным, нежным движением. Ланна почувствовала, как бешенно заколотилось ее сердце. Он обращался с ней с такой небрежной опытностью, что Ланна почувствовала себя беспомощной пленницей. Но это отчего-то ее не пугало.
– Почему вы вернулись сюда? – спросила она. – Если… если вы знали, как к вам все относятся, то почему?..
– Потому что это моя родная земля. Это мой дом. Почему я должен позволять им выгнать меня с моей родины? – задал Сокол встречный вопрос, продиктованный скорее логикой, чем горечью. – Кроме того, если бы поблизости не было меня, то семья скоро распалась бы на части. Я им нужен… вошедший в поговорку «мальчик для битья», кто-то, кого они могли бы все вместе сообща ненавидеть. Сейчас они могут обвинять меня во всех своих несчастьях. Но, не будь под рукой меня, им пришлось бы искать кого-нибудь другого… возможно, вас.
