К ним на огонек заглянула Матвеевна, соседка по даче. Она жила одна, после того как два года назад скончался от инсульта муж, а сын наезжал очень редко. У него у самого был загородный дом, и ездить еще к матери за тридевять земель не считал нужным. Женщины выпили по чашке чаю с душистым вареньем и стали играть в карты. Матвеевна с Тамарой Федоровной были, что называется, старыми картежницами, поэтому Татьяна то и дело оставалась в дураках. Мать видела в ее глазах печальную пелену и понимала, что дочери не до карт, что ее неотступно гложет какая-то тяжелая дума.
Когда легли в постель, еще какое-то время переговаривались в темноте. Тамара Федоровна, ворочаясь на своей тахте, жаловалась на боли в спине, донимающие ее несколько лет. А Татьяна коротко отвечала, давая советы, но скорее машинально, чем заинтересованно.
– Доченька, – не выдержала Тамара Федоровна, – хоть бы разок матери пожаловалась, сказала, что у тебя на душе! Я же вижу, что что-то стряслось…
– Ничего не стряслось. Все как обычно.
– Нет, не обычно. Я же помню, какая ты приехала из Кармашей, в первый-то раз. Ты еще что-то про тамбур говорила и смеялась, а сейчас…
– Кончился мой тамбур, мама, в тартарары провалился. Не везет мне в любви, хоть ты тресни.
– А кто он?
– Художник.
– Там познакомились?
– Да.
– А кто виноват?
– Не знаю. Никто, наверное.
– Так не бывает. Он обманул тебя?
– Почти.
– Какими-то загадками говоришь. Что значит «почти»? Он женат?
– В разводе.
– И дети есть?
– Дочь Даша. Очень хорошая девочка.
– А бывшая жена замужем?
– Да.
– Ну так что ему надо? Оба свободны, не от кого прятаться…
– Я тоже так думала. Но чужая душа – потемки.
– О-хо-хо! И что мужикам надо? Порхают как мотыльки, пока крылья не сожгут.
– Этот не сожжет. Слишком продуманный.
– Ну и плюнь на него!
– Пока не могу. Болит все, не проходит.
– Спи, моя хорошая. Утро вечера мудренее. Будет у тебя такой, кто полюбит тебя и обманывать не станет. Вот увидишь! Спи, спокойной ночи!
Гуля Искандеровна, столкнувшись с Татьяной в коридоре, вновь всплеснула руками:
– Татьяна Михайловна?! Недавно еще восхищалась вами, а тут нате вам! Известие о внезапной болезни. Похудели, побледнели. А на работу все же вышли. Нет, я считаю, что женщине надо прежде всего думать о своем здоровье, а уж потом о служебном долге.
– И я так считаю, но Торопов в отпуске, а не за горами День города. Да и вообще текучка накопилась.
– Ронскую больше гоняйте, нечего ей за вашей спиной отсиживаться.
– Гоняю. Я всех гоняю, все равно не успеваем. Завтра, к примеру, в Кудряшево едем.
– И вы лично?
– Конечно. Кто я в сравнении с нашим знаменитым писателем? Всего лишь чиновник.
– Ну счастливого пути, Татьяна Михайловна! А все же о себе надо думать. Поверьте моему опыту.
Весь день прошел в суматохе и спешке. Как всегда бывает, в последний момент вспомнили о подарках, о неприглашенных знаменитостях, имеющих к юбиляру прямое отношение, и Ронская только руками разводила и громко вздыхала, а Татьяне пришлось крутиться волчком.
Измотанная, готовая сбросить туфли на шпильках прямо на тротуар, так сильно горели ступни ног, набегавшихся за день, она попрощалась с Толей и вошла в свой подъезд.
Дома только вышла из ванной, как заиграл мобильник.
– Письма принимаете? – раздался бодрый голос Инны.
– Ты откуда?
– Из Испании, вестимо. Во первых строках докладываю: все срендевековые соборы мы с Юлькой оглядели, а теперь валяемся на берегу Средиземного моря. Чего и вам желаем.
– Завидую.
– А як же.
– Что еще скажешь?
– Ты о грандах? Дохлый номер. Тут с такими фигурами ходят, отпад! И где только такие производят?
– Ладно, не прибедняйся. В тебя за неделю аж двое влюбились, с ходу.
– Кстати, как у тебя с Андреем? Дело к свадьбе, надеюсь, идет? Что вам подарить?
– Свечку поминальную.
– Это что-то новенькое. Тань, ты чего? Что случилось, а?
– Все кончено.
– Я так и знала! Разве можно влюбляться в таких красавцев? Старо как мир! А нам, бабам, все неймется. Вот что я тебе посоветую: вышибай клин клином. Помогает только это. Иначе свихнешься. По себе знаю.
– Где его взять, клин этот?
– Да хоть Гурко! Вспомни, как он на тебя положил!
– Что?
– Глаз! А ты что подумала?
– Хватит придуриваться. Мне не до смеха.
– А я не шучу. Если Гурко не подходит, то Гаджибеков. Представь, по всей квартире будут розы стоять, даже в унитазе.
– А как тебе Солодовников?
– Этот молчун? Хотя… Точно! Танька! Он из тех, кого огнь любви изнутри пожирает. А внешне ни за что не подумаешь. Я вспомнила всего лишь один его взгляд, когда ты вставала из-за стола и поправляла платье. Помнишь? О! Это был взгляд Тристана на свою Изольду. Нет! Гумберта на Лолиту! Помнишь: «О, Лолита! Огонь моих чресл!»?
– Инка, заткнись! Юлька, надеюсь, не слышит?
– Она купается.
– Дура ты, Инка! Я уже давно не нимфетка, чтобы по мне так сохнуть.
– Сама ты дура! Запомни, если ты упустишь самую лучшую женскую пору…
– Когда замуж поздно, а сдохнуть рано? Эту, что ли?
– Чокнутая! Я же серьезно! Солодовников – это самое то! Все! Отбой.
Они ехали целой кавалькадой. Часть городской делегации разместилась в комфортабельном автобусе, остальные ехали в автомобилях. Всего двести человек, в том числе артисты, телевизионщики и журналисты.
С Татьяной в машине были Ронская и пресс-секретарь. Ронская всю дорогу надоедала восторженными возгласами по поводу придорожных кустов и деревьев. Даже начала цитировать Есенина. Татьяна прервала ее вопросом о церемонии награждения юбиляра правительственной наградой:
– Где нам это сделать? На деревянной эстраде, где будут выступать артисты? А может, и это ему покажется помпезным?
– Ну не в доме же за печкой это делать! – возмутилась Ронская.
– А если в сельском клубе?
– В такую жару?
– Тогда не знаю.
– Но ведь я уже по телефону договорилась с местным начальством, что награждение пройдет до концерта, при стечении всего народа. Значит, на эстраде, где же еще?
