— Нет, того, что ты разозлишься на меня и прогонишь.
— Подумаешь, большая потеря! Что бы ты сделала? Села на маршрутку и уехала.
Он подначивал ее, но Таня больше не обижалась на него и не хотела тешить свою гордыню.
— Я бы стала перед тобой на колени, руки тебе целовала…
— Танюша, ты что? — Он приложил руку к ее лбу. — Никогда прежде не видел тебя в такой экзальтации. Я всего лишь мужчина, которого ты бросила, помнишь?
Ну вот, она сделала только хуже. Его вовсе не умилила ее готовность к самобичеванию. Он даже оскорбился.
— Прости!
Теперь только это ей и остается — просить у своих близких прощения. За что? Есть за что!
Они с Мишкой спустились по лестнице к подъезду, и он вывел машину из гаража, а пока запирал двери, Таня села на переднее сиденье.
— У тебя права с собой? — спросил он.
— С собой.
Какие сухие, официальные слова произносят они друг другу. Люди, которые считали, что каждый из них нашел свою половинку. Теперь им нечего друг другу сказать на прощание?
— И все равно я не жалею, что увиделась с тобой перед отъездом, — сказала Таня, глядя на дорогу, будто и не Мишке говорила, а себе. — Я буду теперь все время жить нашей встречей.
— Я благодарен тебе, Котенок, за ночь любви, — тихо проговорил он. — Прости, что я грубил тебе. Мне было обидно, что ты… нет, больше я ни слова не скажу о том, что было и кто виноват. Странно и горько, что мы живем врозь, и мне все хочется сказать самому себе, что моя вина не так уж велика… И хочется обвинять тебя за непримиримость. Но может, ты была права…
— Я была идиоткой, — сказала Таня; она хотела выговорить что-то еще, но губы будто смерзлись и не хотели выпускать наружу ставшие теперь ненужными слова.
Пока они ставили машину на стоянку — к зданию аэропорта теперь нельзя было просто подъехать и остановить машину, — пока Мишка покупал для Тани цветы, а потом они целовались в закутке между двойными дверями зала ожидания, как желторотые юнцы, у стойки регистрации почти никого не осталось.
Таня дождалась, когда Михаил зашел в стеклянный накопитель. Смотрела, как он протягивает свои документы девицам в летной форме, а он заметил ее лихорадочный взгляд, выглянул наружу и крикнул ей на прощание:
— Иди, не жди меня!
И она пошла, понурившись, как будто он этим криком взял и выгнал ее из своей жизни.
Спохватилась! Больше пяти лет ее не было в этой самой жизни, а теперь ей вдруг стало обидно.
Таня не помнила, как дошла до автостоянки, как завела машину и поехала, сквозь пелену слез почти ничего не видя. Но тут же опомнилась: еще не хватало ей погибнуть в Мишкиной машине!
Она остановилась у обочины и минут пятнадцать ревела в три ручья над своей разбитой жизнью. Как Штирлиц, вспомнила она, вытирая слезы и припудривая лицо. Только он останавливал машину у дороги, чтобы заснуть, а она — чтобы проснуться.
Глава двадцатая
Таня поставила машину на стоянку недалеко от дома. Подумала, что Михаил, наверное, сообщит, когда вернется. Если не ей, то хотя бы Александре, и тогда Таня поедет его встречать.
И ничего не скажет ныне действующему супругу? Маша говорила, что ему гораздо лучше, значит, Каретникова скоро выпишут. И она опять попадет под его жесткий контроль.
Интересно, после того как Таня изменила Леониду, сможет она смотреть ему в глаза? Небось он прежде с таким прецедентом не сталкивался. Он изменял женщинам, женам, это было естественно, но вот чтобы ему… Что бы он сделал с ней, если бы узнал?
Представила себе такую картинку и решила, что мало бы ей не показалось. Но это ее не испугало, а смутило. До сих пор Тане не приходилось чувствовать себя виноватой перед мужем. Может, все же сначала развестись с ним?
Правда, заводить об этом разговор сейчас, когда он лежит в больнице, вряд ли прилично. Да и потом, до окончательного выздоровления.
Она заехала на базар, набрала кучу продуктов и собралась уже поехать в больницу, как вдруг вспомнила, что совершенно не знает, как объяснила Маша ее отсутствие. Если недомоганием, то надо соответственно и выглядеть. А у Тани, наверное, несмотря на все заморочки и мрачные мысли, глаза все равно блестят, и Ленька сразу обо всем догадается.
«Вот, — усмехнулся внутри ее кто-то, — теперь эксперимент можно считать чистым».
«Какой такой эксперимент?»
«Ну как же, а насчет неверности? Разве ты на собственном опыте не можешь уточнить, каких слагаемых недостает формуле. Той, что изобретал Валентин».
Бодренько так кроить ее, подсказывать, что куда поставить — в числитель или в знаменатель, Таня может исходя из личного опыта. Поневоле вспомнишь разглагольствования Леонида, который утверждал, что порядочные женщины — это те, у которых не было соответствующих условий для того, чтобы быть непорядочными.
Господи, как Таня спорила с ним! Как возмущалась, злилась:
— Что же это, ты хочешь сказать, что все женщины — шлюхи?
— Потенциальные, — уточнял он.
Хотя Михаил и говорил, что они теперь квиты, но Таня могла честно признаться: у него обстановка была куда труднее. Нетрезвый. Обнаженный. К тому же девица умелая. За Мишку распорядилась его мужская природа. И правильно он говорил, тем же ему и отомстила… О Господи, ну сколько можно мусолить одно и то же!
Она подняла руку, останавливая маршрутное такси, и за пять минут добралась до дома.
Дом встретил Таню какой-то нежилой тишиной. Она даже остановилась у калитки, не решаясь закрыть ее за собой. Что же это за напасть такая! Неужели опять что-то случилось?
Она отперла дверь своим ключом, вбежала в свою половину, швырнув сумку в прихожей, и промчалась к комнате дочери. Александра безмятежно спала в своей постели, не догадываясь о страхах, которые обуревали ее бедную мать.
От стука распахнувшейся двери она проснулась и сонно заморгала:
— Мама, где ты была?
— Провожала папу. Он сегодня улетел на Ближний Восток. Я отвозила его в аэропорт.
— Папу?
Она не совсем понимала, что речь идет о Мишке. Все еще помнила, как Таня пыталась внушить ей, что папа Александры теперь Леонид.
— Да, провожала твоего родного папу… Тетя Маша говорила, что ты будешь ночевать у нее.
— Она меня звала, — пробормотала Саша, — но нигде я так сладко не сплю, как в своей любимой кроватке. Даже у тети Маши.
— Но почему ты спишь до сих пор? У тебя же занятия.
— Мама, ты забыла, у меня сессия. Экзамен послезавтра. А вчера я допоздна занималась. Имею право.
— А где тетя Маша, не знаешь?
— Как — где? На работе, наверное. У нее сегодня прием с восьми утра. Мама, что с тобой, тебя кто-то напугал?
