Снова его захлестнуло это невозможное, незаслуженное счастье. Счастье, от которого замирало сердце, оно пришло и не уходило. Неужели он проделал весь этот путь ради единственного краткого объятия, ради одного мимолетного взгляда дочери, которую он никогда не знал? Которую повстречал уже совсем взрослой, готовой выйти в мир навстречу своей жизни? Вполне возможно. Как это ни нелепо, но ему и не нужно было ничего, кроме этих двух вспышек непредвиденного счастья, что озарили конец его пути. Одинокий обломок снова почувствовал себя частью целого. Темная зелень поля, деревья вокруг, игроки в белой форме, зрители, здание клуба — все снова засияло, и сам он был двадцатилетний юноша, ему снова позволено выйти в жизнь, как в первый раз, и день не обманет его надежд, и все будет как надо. А сердце? Оно ведь может не выдержать и разорваться. От радости? Ну что ж, разве это не счастливый конец?
Матч закончился, игроки пошли пить чай. Волчок лежал с закрытыми глазами, губы шевелились, беззвучно, неспешно произнося три драгоценных слога, Мо-мо-ко. Он будто по кусочкам собирал мозаику, которую некогда неосторожно рассыпал, потому что был слишком молод и не понимал, что перед ним.
И вдруг чей-то голос окликнул Волчка:
— Профессор Боулер?
Волчок очнулся от забытья, поднял голову, силясь понять, не почудилось ли ему. Но там, на поле, на той самой разделительной линии, где однокашники окрестили его Волчком, стояла молодая японка в шерстяном свитере. Она смотрела на него с недоумением:
— Профессор Боулер? Это ведь вы?
— Да, да, я. — Волчок запнулся.
Она представилась, и он встал с неожиданной легкостью, почти вскочил, не ощущая тяжести собственного тела. Она звала его словно через туман, и он радостно откликнулся на ее голос.
— Мы встречались, помните? В Мельбурне. Я приходила к вам в университет.
— Да, — ответил Волчок и шагнул к девушке. Вблизи ее черты показались совсем знакомыми. И вот он встал прямо перед ней и закивал: — Конечно, конечно.
— Вы мне тогда очень помогли.
— В самом деле? — Волчок был польщен ее словами. — А что вы здесь делаете? Почему вы сюда приехали? Ведь это вы?
Вопрос удивил ее.
— Я здесь живу. Простите, мы здесь живем. Там мой друг играет, — Она улыбнулась. — Он у вас учился. И предупреждал меня, что с вами особенно не поспоришь.
— Так вы пришли проведать меня?
— Да. — Девушка посмотрела на собирающиеся облака и улыбнулась. — Пожалуй, мне пора.
— Да, — кивнул он, — в самом деле пора.
Она снова улыбнулась и пошла вдоль белой ограничительной линии поля, будто танцуя. Потом обернулась, оттянула рукав свитера и помахала. Ее голос растаял в звуках горна. Она смотрела по-детски неопытным и в то же время понимающим взглядом. Она прекрасно сознавала, какое произвела впечатление, невинная и всезнающая одновременно. Ее фигурка становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла из виду. В третий раз за три недели она назвала Волчку свое имя, и в третий раз он тут же забыл его, он всегда забывал имена студентов.
К его ногам подкатился старый мяч. Легко и проворно, как юноша, Волчок нагнулся и точным движением поднял его с земли. Машинально начал подбрасывать и ловить на лету. Вверх-вниз, вверх-вниз. «Волчок, вот ты кто. Да, Волчок Боулер, так и будем тебя звать». Раздался звонкий смех его друзей. Они звали его. Волчок медлил, уже готовый последовать за их молодыми голосами и шагами, легкими как воздух, отправиться в будущее, где его наверняка ждала комната Момоко.
С мячом в руке Волчок вернулся к своему шезлонгу, снова сел и уставился на поле. Он подбрасывал мяч, вверх-вниз, вверх-вниз, вечерний свет таял, небо темнело, а его каменная грудь наполнялась какой-то усыпительной, почти сладостной болью. Спустились сумерки, игра кончилась, игроки молча покидали площадку. Вдруг мяч выпал у него из руки и покатился по траве. Тело тяжело обмякло в шезлонге. А три слога Мо-мо-ко все кружились вокруг него, а затем исчезли в сумерках. Равномерно стучавший с самого утра метроном внезапно умолк.
И только когда последний из игроков запер здание клуба и собрался уходить, кто-то заметил, что странный джентльмен в соломенной шляпе так и сидит у поля. Надо бы разбудить его, предложил кто-то, и двое игроков направились к спящему.
Сперва они негромко сообщили ему, что игра закончилась, но он не отозвался. Тогда один слегка дотронулся до него — безжизненная рука тяжело упала и свесилась из шезлонга. Все сбежались и обступили неподвижную фигуру, недоумевая, куда следует сообщить о случившемся.
