Я не смею глаза поднять на господина крупье. Надо было вызвать Кретинку…
— Что-то я слишком много говорю. Вдобавок ко всему ты еще сочтешь меня истеричкой. Но ты сам виноват… Меня мало кто может вывести из себя, а у тебя это прекрасно получается.
Алан смотрит на меня очень серьезно. Пристально. Сигарета тает между пальцев. Пепел вот-вот упадет на белоснежный коврик, а майя все заметит и не преминет доложить Бонни Мэйлер.
— Вот такой ты мне больше нравишься, — произносит он. — Особенно когда не корчишь из себя кисейную барышню. Игры ведь очень быстро надоедают, особенно если за ними ничего не стоит. В этом городе полно девиц, которые постоянно лицемерят, не дают волю эмоциям, всегда держат себя в узде, лишь бы не страдать. Ты ведь и сама это знаешь, прекрасно знаешь… Разве тебе хочется быть похожей на них? Отвечай же…
Я отрицательно качаю головой, выдыхаю:
— Я не найковица…
Он не понимает, смотрит удивленно.
— Ну понимаешь, — объясняю я, — это такие девушки, которые ездят на работу в кроссовках и костюме и не позволяют себе расслабляться…
Алан улыбается и прислоняется лбом к моему лбу.
— Нет, ты, конечно, не найковица, хотя иногда пытаешься под нее закосить…
— Я их терпеть не могу…
— Я тоже.
Он закрывает губами мои губы и целует, целует, совсем как вчера, в кадиллаке… пока не поехал встречаться с другой.
При этой мысли мне становится не по себе, я невольно отодвигаюсь.
— Осторожно, не урони пепел на коврик, а то Бонни…
— О чем ты сейчас подумала?
— О твоей сигарете…
— Неправда…
— …
— Нет, все-таки это сильнее тебя!
— О девушке, которую ты вчера целовал сразу после меня…
Алан ладонью прикрывает мне рот, и пепел падает на ковер. Он кладет сигарету в пепельницу, ставит бокал, забирает у меня мой, поднимает меня на руки и несет в комнату Бонни.
— А что скажет Бонни? — спрашиваю я. Как странно вдруг оказаться в его объятиях…
— Она поздно вернется. У нее заседание правления.
Он проносит меня мимо кухонного зеркала и перед глазами проплывает мгновенный снимок: я, такая маленькая, и он, такой огромный. И я жду от него тысяч и тысяч поцелуев, и любви, и еще любви, я столько всего от него жду. Я утыкаюсь носом в карман пиджака с кроличьими ушками. Мне так легко. Я такая счастливая. Я посмела, я все сказала, и он выбрал меня, такую, какая я есть, непритворную, настоящую. Мои ноги и руки безвольно висят вдоль туловища. Голова прижимается к его груди. Я вдыхаю аромат его туалетной воды. Закрываю глаза. И открываю их в тот миг, когда он уже опускает меня на кровать.
Перед глазами встает бутылка из-под «Перье».
Я цепляюсь за его шею и бормочу:
— Только не здесь, пожалуйста.
— Что такое?
— Только не здесь, не при нем!
Я подбородком указываю на бутылку.
Алан оглядывает комнату в поисках незваного гостя.
— Да кто у тебя тут?
— Он там, в бутылке.
— Где?
Он размыкает объятия и смотрит на меня с явным беспокойством.
— Выслушай меня, пожалуйста… В этой бутылке Рональд, муж Бонни… То есть то, что от него осталось, и при нем я не могу…
— Муж Бонни? Рональд Бауэр?
— Да. Ей вчера по почте прислали его прах… Я тебе все сейчас расскажу. Просто пойми, он в этой бутылке, в этой комнате. Я так не могу…
— Я ничего не понимаю.
И я рассказала ему эту душераздирающую историю.
Поначалу он не верил, думал, что это очередная моя выдумка, что я таким образом набиваю себе цену, но, когда в подтверждение своих слов я извлекла из урны оберточную бумагу, усеянную почтовыми марками, он понял, что я ничего не выдумываю, и захохотал, безудержно, как сумасшедший. Остановить его было невозможно, он самолично проверял каждую деталь: упаковка для мороженого, хромированная коробочка с кольцом, штамп похоронной конторы, открытой двадцать четыре часа в сутки и принимающей кредитные карты… Он все хохотал и повторял: «Бедняга Рональд! Ну надо же так!» — и снова давился от хохота.
В итоге мы забыли, что собирались в постель, и целоваться перестали: с этим можно было подождать до следующего раза.
Странно, но в тот вечер у меня возникло ощущение, что торопиться больше некуда.
В этой истории все еще впереди.
~~~
Бонни Мэйлер непреклонна: своих знакомых в свидетели она не позовет. Она заработала безупречную репутацию упорным трудом и не собирается навеки ее подмочить из-за посмертной причуды своего бывшего. Знакомые Алана принадлежат к тому же кругу, поэтому тоже не годятся: ситуация столь необычна, что слухи немедленно расползутся по всему городу и над Бонни станут потешаться все кому не лень. Остаются мои знакомые, и чем случайнее они будут, тем лучше…
Необходимо подыскать двух свидетелей. Или даже трех, потому что трактовать слова адвоката можно двояко. По требованию Рональда на церемонии должны присутствовать пять взрослых белых свидетелей. Бонни, Алан и я — это уже три… Если же Бонни отводится роль вдовы, то нужны еще трое.
Я сразу предлагаю пригласить Риту.
Рита вспоминает о Марии Круз.
Та в свою очередь выдвигает кандидатуру Хосе…
Все вроде бы складывается как надо.
Церемонию решено провести в воскресенье, после полудня. В это время все тусуются в семейном кругу, клиентура Марии Круз заметно редеет, а найковицы бранчуют в Сохо, на приличном расстоянии от набережной.
Истинную профессию Марии Круз лучше не афишировать, не то Бонни откажется допустить ее в круг свидетелей. Рита интересуется, кто будет заниматься музыкой и цветами. Бонни в ответ пожимает плечами и постукивает ногтем по зубной эмали. «Никто», — перевожу я. Рита возмущается, пытается доказать, что это неправильно. Переход в мир иной должен происходить гармонично, а не то душа покойного будет пребывать в смятении, как летучая мышь, разбуженная посреди дня и не знающая, где найти темный угол. Такая душа не покинет пределов чистилища, и вечный свет будет ей недоступен.
— А она знает, при каких обстоятельствах он загнулся? — вскипает Бонни, когда я вешаю трубку.
— Нет, — виновато отвечаю я.
Я не сочла нужным рассказывать Рите о том, что Рональд расстался с жизнью не совсем обычным образом.
— А про бутылку ты ей рассказала?
— В общих чертах… Послушай, Рита — человек верующий… Я не хотела ее шокировать.
— А что ты ей вообще сказала?
