Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
– Кислород! – распорядилась Маргарита. – И пригласите кого-нибудь из терапии. Живо!
– Маргарита Владимировна, надо бы укол! – робко промяукала Наташа от двери.
– Я сказала: терапевта! – Врач очень старалась не перейти на крик. Сейчас она не просто склонилась над больной, пытаясь привести ее в чувство, но и ощущала на себе взгляды четырех пар испуганных глаз. Сама Лялечка уже на нее не смотрела, хотя Маргарита лично, вырвав у сестры из рук, усиленно качала кислородную подушку. Время шло и работало против Ляли. Маргарита с ненавистью взглянула на стенные часы, с громким стуком отсчитывающие заветные секунды. Уж кто-кто, а первоклассный хирург прекрасно знала, и чем именно надо уколоть, и какой дозой, но она заведовала хирургическим отделением, а Ляля была пациенткой терапии, и назначать препараты по своему усмотрению Маргарита не имела права. Врач начала мысленный отсчет: если через полминуты терапевт не появится, придется нарушить правила. Если потом что-то случится с пациенткой, родные будут иметь право подать в суд и на больницу, и на Маргариту. Хотя лучше сразу на министерство здравоохранения: терапевтические палаты в хирургическом отделении – разве это допустимо? В Москве, наверное, такого не встретишь. Да и по телевизору только и делают, что показывают новые медицинские центры, построенные в крупных городах. А если город крупный, но не очень? А больных все одно – прорва, и мест не хватает? Маргарита отсчитала последнюю секунду. Дальше: оставление в опасности и нарушение клятвы Гиппократа.
– Двадцать грамм…
– Что у нас? – В палату широким шагом вошел Сергей Антонович – пожилой, но очень опытный терапевт, способный с первого взгляда правильно оценить ситуацию. Маргарита сразу почувствовала облегчение: Лялечка окажется в надежных руках.
– Затруднение дыхания, спутанное сознание. Давление зашкаливает, температура повышена, – отрапортовала она.
– Двадцать грамм верапамила, через полчаса фенилэфрин, – выдал терапевт то самое заклинание, что не успела произнести Маргарита.
– Перевести бы, – попросила заведующая хирургией, не особенно надеясь на чудо.
– Сам бы рад, – буркнул Сергей Антонович.
– Ей двадцать восемь только. Ребеночку два года, и муж хороший.
– Это аргумент? – Пожилой врач недоуменно поднял брови.
Маргарита и сама не знала, почему вдруг вспомнила о Лялечкином муже, да еще и объявила о его достоинствах терапевту. Скорее всего, потому что подсознательно, несмотря на все образования, клятвы и принципы, она, будучи врачом, оставалась еще и человеком со своим понятием о справедливости и, как ни старалась, не могла ко всем пациентам относиться одинаково. Конечно, жизни достойны все, но кто-то – особенно. Она лечила всех, спасала всех, заботилась обо всех, но все же уход старого человека не выбивал ее из колеи и не удручал, а смерть молодых надолго портила настроение, заставляя снова и снова чувствовать бессилие против жестокой воли судьбы. Маргарита считала себя обязанной в этих случаях сражаться особенно ожесточенно и яростно. Перевод Лялечки на нужный этаж стал бы маленькой тактической победой, возможно, очень важной для окончательного исхода битвы, причем не только ее личной, но и соседок по палате.
Все это время Ляля была примером жизнелюбия и оптимизма. Она, казалось, искренне не понимала, почему оказалась в больнице, все время говорила о замечательном самочувствии, просилась домой и сетовала, что ее здесь держат лишь для того, чтобы иметь возможность любоваться ее красавцем-мужем. Глядя на хохотушку, скачущую по коридору и не желающую принимать горизонтальное положение, нельзя было и предположить ее страшный диагноз. Но анализы твердили об обратном: болезнь пока не желает отступать. И терапевты, и Маргарита понимали: с теми цифрами, что выдает лаборатория, регресс состояния пациентки на данном этапе неминуем. К сожалению, они оказались правы, и теперь очень важно не упустить момент и убедить Лялечку в необходимости дальнейшей химиотерапии, от которой она решительно отказывалась, не желая терять румянец, волосы и силы. А с другой стороны, не менее важно уберечь и других пациенток, которых произошедшее с Лялей могло надломить. В конце концов, если даже такие неисправимые оптимисты, как Ляля, бессильны перед приступами болезни, что же говорить о них: простых и слабых, неспособных веселиться в больничных стенах? Маргарита вложила в свой тон всю убедительность, на какую только была способна:
– Сергей Антонович, я вас очень прошу, – с нажимом произнесла она, глядя, как щеки Ляли постепенно розовеют, а дыхание становится более ритмичным и менее хриплым. Склонившись к самому уху терапевта, она чуть слышно добавила: – Это важно, понимаете?
– Понимаю, голубушка, Маргарита Владимировна, – ответил он ей в тон таким же полушепотом. – Но что же мне прикажете делать?
– Переведите сюда кого-то, кто одной ногой на выписке, и все дела.
– И все дела? Думаете, все горят желанием сбежать от нас подальше?
– Обещаю, мы обеспечим хороший прием. – Маргарита слегка сжала руку пожилому терапевту и почти ласково заглянула в глаза.
– Ну, что с вами сделаешь?! – всплеснул он руками. – Дьяволица, а не женщина. Вам бы в психологи податься, а не в хирурги. – Он вытащил из кармана халата мобильный и уже через несколько секунд спрашивал у кого-то деловым тоном: – Кто у нас кандидат на выписку номер один? Нет-нет, из женского. Да. Да, понял. К переводу готовьте, в хирургию. Что значит «почему»? Кто тут врач, в конце концов? – Он посмотрел на Маргариту и нарочито нахмурился: – Довольны?
– Очень. Спасибо.
– Спасибо на хлеб не намажешь, – буркнул Сергей Антонович. – Справляйся теперь без меня. – Переход на «ты» был той непозволительной фамильярностью, которую он проявлял, лишь испытывая подлинное и глубокое уважение к собеседнику. Терапевт вышел из палаты, а Маргарита снова взглянула на часы. Половина десятого. Через полчаса – плановая операция. В принципе, достаточно времени, чтобы поговорить с Игорьком и убедить его в том, что диагноз – не приговор.
Маргарита осторожно отняла от губ Ляли кислородную подушку, поправила одеяло и сбившиеся волосы. Больная даже не пошевелилась: укол сделал свое дело, женщина крепко спала. Маргарита была довольна. Лялин перевод в терапию давал пациентке больше шансов на выздоровление, обеспечивая более тщательный уход, а в противном случае – избавлял Маргариту от тоскливого наблюдения за очередным бессилием медицины.
Врач вернулась к мыслям об Игоре. Возможно, многие коллеги не разделили бы ее решимости поговорить с ним без присутствия и без ведома родителей, но закон это позволял, и она чувствовала, что в данном случае именно так будет правильней. Он должен почувствовать свою силу и ответственность, он должен верить в то, что все будет хорошо, и именно он должен внушить эту мысль родителям, а не наоборот. Только так восемнадцатилетний цыпленок превратится во взрослого человека, способного противостоять жизненным невзгодам. Маргарита бросила последний взгляд на Лялечку, мысленно пожелав ей скорейшего выздоровления и подумав о том, что надо позвонить ее мужу, предупредить. А то придет человек, а ему как обухом по голове: «Приступ был, перевели в терапию». С младшего персонала станется. Они как выучили, что родственникам можно говорить все без утайки, так и рубят правду-матку, не задумываясь о последствиях. Выходя из палаты, Маргарита отдавала распоряжения сестре:
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
