Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Кто согласится, кто возмутится… Нам уже наплевать на Геббельса, мы знать не желаем, по какому поводу, в каких исторических обстоятельствах он это говорил, — у нас своя боль, свои сомнения. Чтобы их выразить, нужно формулировать. А это трудно и… и некогда. А Геббельсы тут как тут. Перекрасились или облысели, вымахали под два метра или отрастили пузо, переоделись, конечно, и снова на боевом посту: формулируют за нас — наше. И многим сумеют навязать свое.
Вот это я и называю новой профессией, которую породил Геббельс. Работа по словесному выражению чужих (то есть наших) мыслей, переживаний, опыта и боли. И если в Третьем рейхе было всего три-четыре таких «профессионала», то сейчас их, по-моему, наберется по нескольку десятков во многих традиционных профессиях. Насобачившись формулировать, они становятся так называемыми публичными людьми, и — вперед, в большую политику или, по крайней мере, — к большой политической кормушке.
…Я мучился — отчего меня не публикуют… Теперь, перечитывая свои опусы молодых лет, я понимаю, что не умел выразить себя, чересчур сложного и многостороннего, — пришлось бы пойти на упрощение… Но абсолютное большинство людей просты, даже примитивны. Выражать их мысли и чувства мне не составляет труда, они же благодарны мне за эту работу, за которую платят мне щедро — доверием. <…> Я оставил свои потуги заниматься писательством, бросил все амбиции банковского служащего и прочее. Я сделался голосом моей страдающей нации — голосом, которому вполне хватает моего тщедушного изувеченного тела… А поскольку «женщины любят ушами», как сказал кто-то из древних, ты сумеешь довольствоваться им… я тебе это докажу.
Это отрывок из письма Геббельса Магде Квандт от 23 апреля 1930 года. В ту весну Геббельс усиленно ухаживал за колеблющейся Магдой, засыпал ее письмами, в которых помимо объяснений в любви можно встретить и такие вот неожиданные вроде бы откровения. Но ничего неожиданного — просто жизненная программа, которую он реализует.
Одно замечание: полностью свои «потуги» заниматься писательством Геббельс так и не бросил. Мне даже удалось перевести в рифму несколько его стихотворений. Приведу здесь только одно, написанное им в 1918 году, а затем воспроизведенное на одной из светских вечеринок в 1938-м, якобы только что родившееся и посвященное жене Магде. Кстати, называется оно «Хрустальная ночь».
Этой ночи мерцанье
Я невольно услышал,
Как осколки Посланья,
Что ниспослано свыше.
Я сложить их не в силах.
Угасает мерцанье…
В темной ночи Желанья
Гаснет Неба Посланье…
Магда Геббельс, слишком хорошо знавшая своего Йозефа, тут же, на ухо, так прокомментировала это Эльзе Гесс: «И в двадцать лет был таким же х…».
Геббельс все-таки продолжал писать стихи, по крайней мере, до 1940 года. Более поздней даты я не видела. В основном это были рифмованные объяснения в любви. По посвящениям, которые он делал перед стихотворениями, и датам можно последовательно восстановить все имена его пассий.
Отслеживая поэтапно всю жизнь и деятельность этого человека, ясно видишь, как логично все в них развивается, как каждый новый этап вырастает из предшествующего. Однако если пойти в обратном направлении и дойти до конца, то есть до детства, то только плечами пожмешь и усомнишься: а ко всем ли относится утверждение о том, что все в человеке закладывается в первые ранние годы — и пороки, и добродетели его?
Можно сказать совершенно определенно — Йозефа в детстве любили. Его отец Фридрих Геббельс, служащий небольшой фирмы по производству газовых фонарей, был человеком покладистым, заботливым. Если вспомнить отцов других будущих вождей, например, отца Гитлера, который колотил сына так, что мать всякий раз опасалась за жизнь мальчика, или — Гиммлера, испытывавшего со стороны отца полное отчуждение, или Бормана, выросшего с занудой-отчимом, — то Геббельс, можно сказать, купался в отцовской любви. Мать, Катарина Мария, уроженка Голландии, не просто любила сына, как любила остальных своих сыновей и дочерей, — она за него боялась.
В раннем детстве Йозеф переболел полиомиелитом (сама его болезнь была кошмаром для родителей), и в результате болезни правая нога стала на 10 сантиметров короче левой, к тому же мальчик плохо рос. В семье был своего рода культ Есички (семейное прозвище Йозефа): отец и мать всегда держали его в поле зрения, следили за настроением; старшие братья — Ганс и Конрад, рослые крепкие парни, нещадно колотили всякого, кто только посмел косо взглянуть на их Йозефа; от него же самого покорно сносили любые притеснения. Но Йозеф отнюдь не сделался семейным тираном; за добро он платил добром и всю последующую жизнь заботился о своих родных, особенно о матери, способствовал карьере братьев.
Семья всегда была и до конца оставалась его опорой, и часто, когда жизнь в очередной раз давала ему пощечину, он находил утешение именно у матери. В детстве он был большой рева, и в те годы, как он сам вспоминал, мать, стараясь утешить его, обычно говорила: «Не плачь, мой маленький, все у тебя в жизни будет лучше, чем у всех». Когда он подрос, мать в этой фразе изменила одно слово. «Изменение было существенным», — писал по этому поводу Геббельс Магде. Когда в 1921 году его первый роман «Михаэль» был дружно отвергнут шестью боннскими издательствами, он приехал в родной Рейдт «грустный и недовольный», мать, так же целуя его, повторяла: «Не плачь, мой маленький, что-нибудь у тебя в жизни будет лучше, чем у всех». «Я тогда понял, что хотя бы мать верит в меня, — писал Геббельс. — Боже мой!.. Да если хотя бы одна женщина в мире в тебя верит, ты победишь!..»
Возможно, первые по-настоящему недобрые чувства к окружающему миру молодой Геббельс начал испытывать в студенческие годы (он слушал курсы в семи университетах). «…Тогда я был парией… не потому, что я меньше работал или был не так умен, как другие, а потому, что у меня не было денег, которых у других было полно, и они их тратили, не считая…»
Геббельс уже тогда начал открыто возмущаться социальной несправедливостью, он сделался убежденным социалистом, он, как сам пишет, «сострадал». Но кому — рывшимся на помойках нищим, изможденным рабочим, выкинутым хозяевами с заводов в годы депрессии, мимо которых он, студент, проходил, «ускоряя шаг и не глядя», или — самому себе, не имеющему возможность «ни посетить театр, ни выпить лишнюю кружку пива»?!
Йозеф Геббельс, безусловно, относился к той части человечества, чьи приоритеты лежат в духовной области. Если бы они лежали в области материальной, он бы занялся зарабатыванием денег и, конечно, преуспел бы; например, в «Дрезднер банке», где некоторое время работал. Но Геббельс рано понял, что зарабатывание денег — это судьба, в рамки которой он, со всем своим неуемным честолюбием, своими метаниями и разнообразными способностями не вместится.
Поначалу Геббельс усиленно пробовал себя в избранной профессии — филологии, но получал одни щелчки по носу, а то и оплеухи. И всю жизнь он не мог забыть, как им однажды пренебрегли в Гейдельбергском университете, где он слушал курс лекций известного историка германской литературы Фридриха Гундольфа. Профессор входил в элитарный кружок друзей и почитателей знаменитого поэта Стефана Георге, страстным поклонником которого был Геббельс. Понятно, как он мечтал быть введенным в этот избранный круг, сколько приложил усилий! Но профессор Гундольф не счел студента Геббельса достойным такой чести, видимо, не находя его перспективным и достаточно одаренным. Любопытная деталь: вместо Геббельса в кружок друзей поэта легко попали другие: Клаус фон Штауффенберг, тот самый — герой покушения на Гитлера в 1944-м, а также — будущий вождь гитлерюгенда Бальдур фон Ширах…
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
