Еще одна война, подумал Шюман. Поражение в ней неизбежно. Старик недаром сильно встревожен.
— Думаю, что этот вопрос надо всесторонне обсудить, — сказал он нерешительно, не зная, что лучше выбрать — проклятие за лоббизм и манипуляции или притвориться настоящим руководителем.
— Правильно, — сказал Веннергрен и вытер пальцы льняной салфеткой. — Сколько статей посвятила «Квельспрессен» этому вопросу?
Вместо того чтобы ответить, Андерс Шюман встал, обошел стол и вернулся на свое место.
Никогда прежде семья не оказывала на него давление, требуя, чтобы газета писала заказные статьи по вопросам, представлявшим большой экономический интерес для семьи. Шюман сразу понял, насколько чувствительным будет проникновение американцев на шведское телевидение.
— Условием сохранения уважения, которым я пользуюсь в публицистическом сообществе, является критическая и самостоятельная линия поведения в отношении семьи в любой ситуации. — Он взял со стола ручку и принялся машинально вертеть ее в руках.
— Разумеется, разумеется, — сказал Герман Веннергрен, встал с дивана, застегнул пальто и взял портфель. — Самостоятельная линия поведения, это ясно, конечно, конечно. Но ты же не глупец, Шюман. Ты прекрасно знаешь, на кого работаешь, не правда ли?
— Я работаю на журналистику, — продолжил Андерс Шюман, чувствуя, как его охватывает негодование. — На истину и демократию.
Веннергрен устало вздохнул.
— Да, да, — сказал он. — Но ты же должен понимать, как высоки ставки в этой игре. Какого черта мы должны поддерживать ТВ «Скандинавия»?
— Чтобы им не заткнули рот и не лишили эфира, — без обиняков ответил Шюман.
Веннергрен еще раз вздохнул.
— Это ясно как день, — сказал он. — Но как? Мы испробовали все. Правительство неумолимо. Этот американский консорциум соответствует всем критериям допуска к цифровым передающим сетям. В следующий вторник в риксдаге будут внесены соответствующие предложения, но мы не можем рассчитывать, что отдел культуры изменит свою позицию только по — тому, что мы этого хотим.
— Так скоро? — удивился Шюман. — Должно быть, на вас очень сильно давят.
— Все было ясно уже на предварительных слушаниях, но ты же знаешь, какова у нас государственный советник Бьёрнлунд. Она вообще не любит работать. Мы посмотрели выполнение заказа в типографии риксдага — ничего не напечатано.
Шюман бросил взгляд на свой письменный стол. В углу последнего финансового отчета он заметил слова, которые записал, думая, как тяжело ему теперь будет с Анникой Бенгтзон.
Карина Бьёрнлунд, невеста террориста Рагнвалъда, взорвала самолет на базе Ф-21???
Он смотрел на написанную им фразу, и ему становилось еще тяжелее.
Какая ситуация сложится в недалеком будущем в Швеции со средствами массовой информации?
Хочет ли он сам, чтобы шведские СМИ управлялись ответственными и серьезными владельцами с давними традициями, умеющими отстаивать демократию и свободу слова? Или он хочет, чтобы они задохнулись в пропитанной жаждой наживы атмосфере индустрии развлечений? Может ли он преднамеренно поставить под сомнение репутацию «Квельспрессен», «Моргонтиднинген», радиостанций и телевизионных каналов только ради какой-то немой и стереотипной этики в отношении собственников? Этики, которая требует только одного — чтобы он подавлял, подавлял, неважно какой ценой?
И наконец: готов ли он пожертвовать своей карьерой?
Андерс Шюман взял со стола финансовый отчет со своими каракулями и посмотрел в глаза председателю правления.
— Есть одна вещь, — сказал он. — Карина Бьёрнлунд отдаст все на свете, чтобы это никогда не было опубликовано.
Герман Веннергрен заинтересованно вскинул брови.
Зимняя слякоть летела в лицо Аннике с издевательским безразличием, душила, заставляя сдерживать дыхание. Раздвижные двери автоматически закрылись за ее спиной. Шипение дверей смешалось со скрежетом льдинок в механизме. Чтобы заслониться от яркого света неоновой вывески издательства, Анника закрыла глаза ладонями. Перед ней тянулась улица, развертывался мир — массивный и непробиваемый, она чувствовала, что теряет равновесие, центр тяжести стремительно сместился в живот, потом ниже колен. Как ей сделать хотя бы первый шаг? Как она доберется до дому?
Большей чуши я не слышал за всю мою жизнь. Надеюсь, ты никому больше не рассказывала этот бред?
Где-то в закоулках сознания снова зазвучал ангельский хор, без слов, только мелодия, пришедшая откуда-то из космической пустоты.
С этого момента ты вообще больше не касаешься терроризма. Отныне ты не имеешь никакого отношения ни к Карине Бьёрнлунд, ни к этому чертову Рагнвальду.
Как могла она допустить такую ошибку? Она что, и в самом деле сошла с ума? Что происходит с ее головой? Откуда взялись эти глухие шоры? Неужели произошло то, что никогда, ни при каких условиях не должно было произойти?
Она прижала руки к глазам, изо всех сил зажмурилась, чтобы прогнать ангелов, но вместо этого задержала их в голове, дав полностью овладеть своим мозгом. Ангелы внедрились в сознание и принялись за свои бессмысленные утешения.
Сладкому сердцу приветная вера.
«Так не пойдет. Я больше не могу».
Где-то в глубине сумки зазвонил мобильный телефон, она прикрыла глаза, слыша, как вибрация пробивается сквозь блокнот, жевательную резинку и женские прокладки, через толстую подкладку куртки, треплет ее за талию, теплом разливается в животе. Она стояла и ждала, пока звонок не прекратился.
Я не желаю больше слушать этот вздор.
Вокруг расстилался молчаливый Стокгольм, шум уличного движения стих, влажная пелена радужно мерцала вокруг уличных фонарей и неоновых реклам, она оторвала ноги от брусчатки перед входом в издательство и поплелась к гаражу по замерзшей траве газона мимо бетонного островка безопасности.
— Анника!
Она резко обернулась, у нее снова перехватило дыхание. Она опять оказалась напротив пневматических дверей. Ветер снова принялся трепать ей волосы, шипеть и плевать в лицо.
— Беги скорее, ты же вся промокла.
Старая зеленая «тойота» Томаса стояла на островке безопасности возле гаража, и Анника удивленно смотрела на машину. Что она здесь делает?
Она вдруг заметила, что Томас машет ей рукой от открытой передней двери. Мокрые от дождя светлые волосы облепили голову, куртка блестит от воды. Она бросилась к нему, к его смеющимся глазам, перелетела через лужи и асфальт, покрытый ледяной крошкой, чтобы утонуть в его бездонном объятии.
— Как хорошо, что ты получила мое сообщение, — сказал он, ведя ее к двери пассажирского сиденья. Он продолжал говорить, открывая дверь и помогая жене усесться в машину. — Я пытался позвонить тебе на мобильный, но ты не ответила, поэтому я сказал охраннику, что приеду за тобой. Мне пришлось переставить машину, чтобы потом можно было выехать. Я кое-что купил и думал, что мы сможем… но что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь?
