— Он меня пугает, — ответила смертельно бледная, но оттого не менее красивая девушка.
— Пугает? Да он спас тебе жизнь! Что с тобой?
— Я знаю, что он спас мне жизнь, но это было ужасно.
Маршал раздраженно вздохнул.
— Конечно, это было ужасно. Убийство всегда ужасно, но он сделал то, что требовалось сделать, и рисковал при этом собственной жизнью — более чем рисковал, учитывая обстоятельства. А ты стоишь тут и ноешь про то, как это было ужасно. Лучше подумай, как ужасно было бы, если бы он тебя не спас.
У Арбеллы Лебединой Шеи, не привыкшей к тому, чтобы ее подобным образом отчитывали, вид стал еще более несчастным.
— Я знаю, что он спас мне жизнь, но все равно — я его боюсь. Ты не видел, каким он может быть, а я видела — дважды. Он не такой, как все, кого я когда-либо знала, он — не человек.
— Смешно. Никогда ничего смешнее не слышал. Богом тебя заклинаю: будь с ним любезна, иначе обещаю тебе много неприятностей.
К подобного рода угрозам Арбелла тоже не привыкла и была уже готова сменить роль испуганной девочки на нечто более энергичное, но тут открылась дверь маленькой столовой, и их спор прервал слуга:
— Канцлер Випон с гостями, мило-о-ор, — объявил он.
— Добро пожаловать, добро пожаловать! — бодро воскликнул Маршал, с таким усердием стараясь создать теплую атмосферу, что и Випон, и ИдрисПукке заметили напряженность, которая висела в комнате.
Кейл не заметил ничего, кроме присутствия красавицы Арбеллы Лебединой Шеи, которая стояла у окна и изо всех сил пыталась — безуспешно — сдержать дрожь. С тех пор, как узнал, что она будет на обеде, он вообще не испытывал ничего, кроме острого желания и страха увидеть ее, и теперь тоже едва сдерживал дрожь.
— Значит, ты и есть Кейл? — сказал Маршал, тепло пожимая ему руку. — Благодарю тебя, благодарю. Я никогда не смогу достойно отплатить тебе за то, что ты сделал. — Он перевел взгляд на дочь: — Арбелла, — интонация была одновременно и подбадривающей, и угрожающей.
Высокая стройная красавица медленно, с естественной грацией подошла к Кейлу и протянула ему руку.
Кейл взял ее так, словно не знал, что с ней делать. Он не заметил, что лицо Арбеллы — кто бы мог подумать, что такое возможно! — сделалось бледным, как лунный свет на снегу.
— Спасибо за все, что ты для меня сделал. Я очень тебе признательна.
ИдрисуПукке пришло в голову, что даже в последних словах осужденного, которого ведут на виселицу, бывает больше жизни и энтузиазма. Маршал метнул на дочь гневный взгляд, однако увидел, что она действительно смертельно боится стоящего перед ней парня. К крайнему раздражению дурными манерами дочери примешивалось его собственное замешательство. Какой бы глубокой ни была его благодарность, а она была глубока и искренна, поскольку он обожал дочь, Маршал вынужден был признаться себе, что Кейл в некотором роде его разочаровал.
Учитывая грозную репутацию юноши, Маршал ожидал… впрочем, он и сам не знал, чего именно ожидал, — быть может, увидеть человека, обладающего некой величавостью облика, харизмой, по его опыту, присущей всем сильным и жестоким мужчинам. Кейл же напоминал молодого крестьянина, по-своему — без утонченности — красивого, но ошеломленного и смущенного присутствием царственных особ, как это обычно и бывает с крестьянами. Как могло подобное создание победить лучшего из молодых Матерацци и в одиночку убить столько воинов, оставалось неразрешимой загадкой.
— Давайте поедим. Вы, должно быть, очень голодны. Садись рядом со мной, — сказал он, обняв Кейла за плечи.
Только усевшись напротив Арбеллы, не поднимавшей глаз от тарелки, Кейл обратил внимание на обилие лежавших перед ним приборов: целый взвод разнокалиберных вилок и не менее многочисленный отряд ножей, тупых и острых. Больше всего привел его в замешательство предмет, походивший на орудие особо изощренной пытки, предназначенное, скажем, для отрезания носа или члена. Он напоминал щипцы, только каким-то загадочным способом выгнутые и перекрещенные на концах.
Кейл и так уже испытывал неприятную и противоречивую смесь обожания и ненависти к сидевшей напротив женщине, которая за минуту до того пожала ему руку с таким выражением лица, словно то была не рука, а дохлая рыба. Неблагодарная, но великолепная сука. Теперь же Кейл был уверен, что выглядит именно так, как больше всего боялся выглядеть: глупо, и это было уж совсем невыносимо. Ни ужасная боль, ни даже сама смерть не страшили его — в конце концов, кто лучше него самого умел справляться с ними, но перспектива показаться смешным почти лишала его чувств.
Он чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда Стиллнох, о присутствии которого он даже не подозревал, возник у него за спиной совершенно бесшумно — без злого умысла, разумеется, — и, поставив перед ним тарелку, любезно прошептал почти в ухо:
— Улитки, сэр.
Не имея понятия о том, каким героем почитает его Стиллнох, Кейл решил, что «улитки» — это смертельное оскорбление со стороны слуги, которому претит видеть безродного мальчишку среди великих и благородных. С другой стороны, подумал он, пытаясь успокоиться, возможно, это предупреждение. Но если так, то о чем? Он посмотрел на то, что лежало в тарелке, и смятение его усилилось. Это были шесть предметов, похожих на крохотные спиралевидные солдатские шлемы с жуткого вида пятнистыми липкими слизняками, выползающими из них. Безусловно, выглядели они так, что предупреждение не казалось излишним.
— О! — воскликнул ИдрисПукке, шумно нюхая воздух, как худший актер в пантомиме. — Превосходно. Улитки в чесночном масле!
Сидя рядом с Кейлом, он заметил уже и то, как напугало Кейла обилие приборов, теперь же, при виде улиток в раковинах, он увидел в его глазах неподдельный ужас. Сумев своим восклицанием привлечь внимание Кейла, а также, надо признать, и внимание всех присутствующих, он взял причудливо выглядевший инструмент в правую руку и сжал его ручки. Два похожие на ложки конца разошлись, и одним из них он зачерпнул улитку. Потом разжал пальцы, и «ложки» сомкнулись, крепко стиснув раковину. После этого он взял маленькую шпажку с ручкой из слоновой кости, покопался ею внутри раковины и очень ловко, чтобы не сказать театрально, притом так, чтобы Кейл видел, как это делается, выкопал из нее нечто, напоминавшее (несмотря на чеснок, петрушку и масло, которыми оно было сдобрено) зеленовато-серый комок слизи величиной с мочку уха. Потом он сунул его в рот и — опять театрально — причмокнул.
Поначалу озадаченные его странным представлением сотрапезники вскоре смекнули, зачем он его затеял, и старательно делали вид, что не замечают, с каким отвращением уставился Кейл на свое первое блюдо.
Вас наверняка удивит, что мальчик, охотно евший крыс, воротил нос от улиток. Но он никогда прежде не видел улиток, и кто сказал, что при прочих равных вы сами не предпочли бы лоснящуюся, упитанную шуструю крысу вяло выползающей из-под древесной гнилушки и оставляющей за собой отвратительный слизистый след улитке?
