Сейчас он сидел в кабинете Головина и третий час во всех подробностях рассказывал своему начальнику обо всем том, что с ним произошло, начиная с двадцать седьмого мая, с момента перехода линии фронта. Слушая Колин рассказ, Головин иногда вставал с места, принимался ходить по кабинету, а затем снова усаживался. Было видно, что генерал не только сопереживает рассказчику, но попутно делает выводы и сочиняет новые оперативные ходы.
— Ну ладно, — резюмировал он, когда Коля наконец закончил на том месте, где майор Даян в присутствии Головина вручал ему английский орден. — Все хорошо, что хорошо кончается. Черт с ними с документами Штейна-Рикарда. В конце концов, они оказались на нашей стороне, с ними давно уже работают наши ученые из ведомства Берии. Рукомойников, конечно, негодяй и разбойник, но надо отдать ему должное, работать он умеет, — генерал посмотрел на Колю и снова поднялся из-за стола. — Как тебе новый китель? Не жмет?
— Непривычно, товарищ генерал. Да и погоны эти еще…
— Ну, положим, тебе недолго в таком красивом кителе щеголять. Для тебя уже есть задание.
— Разрешите, Филипп Ильич?
— Разрешаю.
— Я вам не успел рассказать, что Олег Николаевич Штейн никакой не предатель.
— Я знаю это. Скажу тебе больше. Дело в отношении его пересмотрено по вновь открывшимся обстоятельствам, Олег Николаевич полностью реабилитирован, ему присвоено звание полковника. Он снова в игре.
— Спасибо, Филипп Ильич.
Головин усмехнулся.
— Мне-то за что? Это Олегу Николаевичу самого себя благодарить нужно. Это он все рассчитал на шесть ходов вперед. Уловил?
— А Гольдберг? Вы его наказали за меня?
— Твоего друга Гольдберга я хотел перетянуть к себе, но Рокоссовский дал мне по рукам и оставил подполковника при себе. Он, наверное, уже следующую роту принял. Победу генералом встретит. В самом деле — хороший офицер. Храбрый. Черняховский его за тот ваш бой к «Отечественной войне» первой степени представил. Но и твое геройское поведение во время боя не оставлено без внимания.
Генерал походил по кабинету и снова сел. Он как-то загадочно посмотрел на Колю, открыл ящик стола и достал оттуда лист бумаги и два погона.
— Поздравляю тебя, Николай Федорович. — Головин подвинул бумагу и погоны к Коле. — Неделю назад тебе присвоено очередное звание «майор». Неужто я хуже Рукомойникова? Пока ты отдыхал за городом, я, чтоб ты не чувствовал себя ущербным из-за того, что не пошел служить в госбезопасность, на тебя представление подал. Поздравляю.
Коля взял со стола погоны, ознакомился с выпиской из приказа, поднялся с места и встал по стойке смирно.
— Товарищ генерал. Капитан Осипов, — четко отрапортовал он. — Представляюсь по случаю получения очередного звания «майор».
— Молодец, — одобрил Головин. — Давай-ка я помогу тебе переменить погоны. Звезды твои после войны обмоем. А теперь слушай внимательно, — генерал открыл сейф и вытащил из него три пухлых папки. — Любуйся, — предложил он Коле. — Твой новый «клиент».
Коля раскрыл верхнюю папку и на внутренней стороне обложки увидел большую фотографию старого человека в чужой военной форме.
— Узнаешь? — спросил Головин.
— Маннергейм? — уточнил Коля.
— Точно так, маршал Маннергейм, — Головин ткнул ногтем указательного пальца Маннергейму в подбородок. — Фактический и неограниченный правитель «дружественной» Финляндии. Карл. Густав. Эмиль. В этих папках все, что удалось о нем найти в наших архивах. Изучай. Маннергейм будет твоим следующим заданием.
— Мне его нужно будет того?.. Как мы со Штейном Синяева уработали?
Головин с удивлением посмотрел на вновь испеченного майора:
— Откуда в тебе такая кровожадность? И думать не смей! Маннергейм — дедушка перспективный. Очень перспективный. Могу поспорить, что в скором времени он сделается большим другом Советского Союза. По-русски он, кстати, чешет как мы с тобой. Бывший офицер царской армии. Уловил?
— Не может быть!
— Может. В жизни и не такое бывает. А теперь слушай очень внимательно. Верховный заинтересован в том, чтобы Финляндия вышла из войны. Сделать это может только один человек — маршал Маннергейм. Твоя задача — подобраться к маршалу, войти в доверие и при удобном случае передать мирную инициативу советского правительства. У нас, разумеется, хватит военной мощи для того, чтобы разбить финнов наголову, но при этом мы положим до миллиона наших солдат. Театр военных действий в Карелии и Финляндии сложный. Большая часть фронта проходит за Полярным кругом, поэтому наступательные действия будут сопряжены с большими потерями. А солдаты нам понадобятся для того, чтобы взять Берлин, да и народное хозяйство после нашей победы восстанавливать кому-то придется. Есть решение предложить сепаратный мир. Маннергейм его должен принять, потому что не может не понимать, что после того, как мы войдем в Хельсинки, у СССР станет на одну союзную республику больше. Маннергейм желает сохранения финского суверенитета больше, чем ненавидит Советский Союз. Обычные дипломатические пути для переговоров не годятся. В финском правительстве и военном аппарате много немецких комиссаров. Наверняка маршал под плотным контролем Канариса и Шелленберга. Если раньше времени вскроется, что он получил официальное предложение начать с нами мирные переговоры, то его могут просто убрать, чтобы исключить неожиданности. Кто придет к власти после него? Тот, кого приведут фашисты. А фашисты могут привести к власти только фанатика, который ненавидит Советский Союз и предан Гитлеру. Если в этом деле допустить малейшую неосторожность, которая вызовет настороженность немцев по отношению к маршалу, то эта неосторожность обойдется нам в миллион жизней и тысячи единиц техники. Уловил?
— Филипп Ильич, а как же я подберусь к Маннергейму? Не могу же я к нему прийти и наняться в прислугу.
Головин посмотрел на Колю как снисходительный учитель на неспособного ученика.
— Николай Федорович, — Головин похлопал его по плечу. — А когда ты три года назад в командировку в Швецию ехал, держал ли в голове четкий и ясный план того, как и из каких именно источников будешь добывать сведения по руде? Молчишь? — генерал снова стал ходить по кабинету. — Тут, в моем кабинете, легко сидеть и планировать. Все получается просто и ясно. Только в реальной жизни ничего не запланируешь. Можно уверенно и твердо договориться о личной встрече с самим Маннергеймом, а за пять минут до означенного времени у него, допустим, сдохнет любимая собака или обострится гастрит. И тогда все твердые договоренности полетят к чертовой матери. Уловил?
— Так точно, Филипп Ильич.
— Наша работа чем хороша, Николай Федорович? Тем, что предполагает импровизацию по ходу пьесы. Кто лучший импровизатор, у кого лучше работает голова и фантазия — тот и победил. Тому и орден. Уловил?
— Давно уловил, — улыбнулся Коля, ненароком коснувшись рукой своих советских орденов и английского креста.
