— Какого черта? — взвизгнула она, запустила в меня хлыстом и прикрылась краем покрывала.
— Просто фотографирую, — спокойно ответил я.
— На кой хрен? — сердито спросила она.
— Шантаж, — коротко ответил я.
— Шантаж?! — взвизгнула она.
— Да. Хочешь посмотреть?
Я поднес камеру к постели, так чтобы она могла видеть монитор на обратной ее стороне. Но фотографии там оказались другие, не те, которые я сделал только что. Там были вчерашние снимки: ее лицо в профиль, одной рукой она лезет в почтовый ящик под номером 116, чтоб достать конверт с деньгами моей матери.
* * *
Она рыдала и все никак не могла остановиться.
Мы находились в гостевой комнате. Я бросил ей пеньюар, а сам ушел в ванную, надеть рубашку и брюки. И когда вышел, увидел, что она сидит на кровати в пеньюаре с натянутым до подбородка покрывалом. На мой взгляд, она ничуть не походила на человека, участвующего в преступном сговоре. Даже растрепанные волосы успела привести в порядок.
— Да это только игра была, — пробормотала она.
— Убийство — это тебе не игра, — сурово произнес я, стоя у изножья кровати.
— Убийство? — Она страшно побледнела. — Какое еще убийство?
«Мое, — подумал я. — В конюшнях Грейстоун».
— Так кого убили? — продолжала допытываться она.
— Человека по имени Родерик Уорд, — ответил я, хотя никаких оснований утверждать это у меня не было.
— Да нет! — взвизгнула она. — Родерика никто не убивал! Он погиб в автокатастрофе.
Значит, она знала о Родерике Уорде.
— Это было подстроено, — заметил я. — Кто его убил?
— Я никого не убивала! — выкрикнула она.
— Но кто-то убил, — сказал я. — Может, Ивен?
— Ивен? — Тут она едва не расхохоталась. — Да Ивена интересуют только эти гребаные лошади. Только они и виски. Лошади и виски весь вечер и всю ночь.
Возможно, это объясняло ее повышенную сексуальную активность. Раз в супружеской постели не удается найти удовлетворение, приходится искать на стороне.
— Так кто все-таки убил Родерика Уорда? — снова спросил я.
— Никто, — ответила она. — Я ведь уже говорила. Он погиб в катастрофе.
— Кто это тебе сказал? — Она не ответила. Я смотрел на нее сверху вниз. — А ты знаешь, какой приговор ждет соучастника убийства? — Ответа не последовало. — Большой срок в тюрьме. И молодой девушке, такой, как ты, этот срок покажется вечностью.
— Я же говорю, я никого не убивала. — Тут она снова расплакалась.
— А как думаешь, присяжные поверят тебе, признав виновной в шантаже? — Она продолжала плакать, слезы размывали тушь, черные пятна расползались на белом постельном белье. — Тогда скажи, кто убил Родерика Уорда?
Она ничего не сказала, зарылась лицом в подушку и рыдала теперь во весь голос.
— Ты мне все равно скажешь, — заметил я. — Рано или поздно. Тебе известно, что максимальный срок за шантаж четырнадцать лет?
Только тут она подняла голову.
— Нет!.. — В голосе ее слышалась мольба.
— Не нет, а да, — сказал я. — То же самое ждет и сообщника.
Это я точно знал. Посмотрел в Интернете.
— Где деньги? — Я решил сменить тему.
— Какие деньги? — спросила она.
— Деньги, которые ты забрала вчера в Ньюбери.
— У меня в сумочке, — пробормотала она.
— Ну а остальное?
— Остальное?
— Да, все те конверты, которые ты каждую неделю забирала с почты на протяжении последних семи месяцев. Где все эти деньги?
— У меня их нет.
— Тогда у кого они?
Но она по-прежнему не хотела говорить.
— Вот что, Джулия, — сказал я. — Ты просто не оставляешь мне другого выбора, кроме как передать вчерашние твои снимки в полицию.
— Нет, — жалобно вскрикнула она.
— Но я не смогу помочь тебе, если ты не поможешь мне, — уже мягче сказал я. — Иначе придется показать те, другие снимки Ивену. — Оба мы понимали, о каких снимках идет речь. Заставь вора искать вора. Или, как в данном случае, заставь шантажиста выдать шантажиста.
— Нет, прошу, не надо, пожалуйста! — взмолилась она.
— Тогда говори, у кого деньги.
— А нельзя ли… расплатиться другим способом? — спросила она. И стянула покрывало, обнажив левую грудь.
— Нет, — твердо ответил я. — Нельзя.
Она тут же снова прикрылась.
— Вот что, Джулия, — командирским голосом произнес я. — Это твой последний шанс. Или ты говоришь, у кого деньги, или я звоню в полицию. — Откуда ей было знать, что в мои планы это вовсе не входило.
— Я не могу тебе сказать, — с несчастным видом ответила она.
— Чего-то боишься?
— Ничего.
— Но ты же сама только что говорила, это всего лишь игра, — заметил я. — Это он послал тебя, верно? — Я сделал паузу. Она молчала. — Это он попросил тебя забирать конверты с почты каждую неделю? — Я снова выдержал паузу. И опять нет ответа, только она снова заплакала, тихо, почти беззвучно. — Наверное, говорил, что ты не попадешься? — Она еле заметно кивнула. — Но ты попалась. — Она снова кивнула, и слезы полились уже ручьем. — И ты не хочешь говорить мне, кто он такой. Очень глупо с твоей стороны. Закончится тем, что всю вину взвалят на тебя.
— Я не хочу в тюрьму, — прорыдала она, и я тут же вспомнил мать.
— А ты и не пойдешь в тюрьму, — поспешно вставил я. — Если скажешь, кому передавала деньги, гарантирую, суд не отправит тебя в тюрьму. — Ну, если и отправит, то ненадолго, подумал я. Уж определенно не на четырнадцать лет.
Я видел: она все еще не решается сказать. Что это, страх или же извращенное понимание преданности?..
— Ты его любишь, да? — спросил я.
Она, все еще плача, подняла на меня глаза. А потом молча кивнула.
— Тогда почему проделывала все это? — И я указал на смятую постель и кожаный хлыст, что валялся теперь на полу. Мало похоже на действия искреннее влюбленной в кого-то женщины.
— По привычке, наверное, — тихо ответила она.
Ничего себе привычки!
— Ну, а он тебя любит? — продолжал допытываться я.
— Говорит, что любит, — ответила она, но я уловил в голосе нотки сомнения.
— Однако ты не уверена?
— Нет.
— Тогда зачем, скажи на милость, тебе его защищать? — Она не ответила. — Ладно, — сказал я после паузы. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал. — Я достал мобильник из кармана. — Уверен, Ивен сочтет эти твои фотографии весьма интригующими. Он знает о твоем тайном любовнике-шантажисте? Если нет, то скоро узнает.
