— Дорогая моя девочка, должно быть, это чудовищный несчастный случай, — сурово сказал Тремьен. — Кому могло понадобиться убивать Гарри?
— Никому, — эхом отозвался Перкин. — Я имею в виду, за что?
— Гарри — прекрасный парень, — кивнула Мэкки.
— Кто бы мог подумать? Ты почитай последние газеты, — лоб Фионы прорезали морщины. — Люди могут быть невероятно злобными. Даже жители нашего городка. Сегодня утром я зашла в магазин, так все сразу же замолкли и уставились на меня. Люди, которых я знаю много лет. Я рассказала об этом Гарри, он закипел от гнева, но что мы можем сделать? А теперь это…
— Гарри сам сказал, что его пытались убить? — спросил Перкин.
Фиона покачала головой.
— Его накачали в госпитале транквилизаторами.
— А что думает Джон?
Фиона посмотрела на меня:
— На самом-то деле Джон не говорил этого. Это мое личное мнение. И это мнение нагоняет на меня страх. Я боюсь думать об этом.
— Вот и не думай, дорогуша, — Мэкки обняла ее и поцеловала в щеку. — Немудрено испугаться того, что случилось, но сейчас Гарри в порядке.
— Но кто-то украл его машину, — глаза Фионы глубоко ввалились.
— А может быть, он оставил в машине ключи от зажигания, — предположил Тремьен, — и какой-нибудь проходимец воспользовался случаем.
Фиона нехотя согласилась:
— Да, он мог оставить ключи. Гарри доверяет людям. Я же не устаю повторять, что этого нельзя делать в настоящий момент.
Они дружно принялись успокаивать Фиону и продолжали это до тех пор, пока не разуверили ее в худших из сомнений. В мягком свете гостиной я наблюдал за движениями ее серебристой головки и не делал никаких попыток высказать собственное мнение — ни к чему хорошему это бы не привело.
С Дуном дело обстояло иначе. Утром следующего дня он выслушал по телефону мое сухое изложение происшедших событий. Я был первый, кто сообщил ему о случившемся. Вскоре он уже входил в столовую, где я работал. Дун прошел к столу и уселся напротив меня.
— Говорят, что вы настоящий герой, — сухо обронил он.
— Неужели? И кто же это говорит?
— Мистер Гудхэвен.
Я попытался придать своему лицу то же кроткое выражение, что было на лице Дуна. В утреннем бюллетене о состоянии здоровья Гарри говорилось, что ему значительно лучше, причин для беспокойства нет — прогноз отличный, память быстро восстанавливается.
— Несчастный случай или покушение на убийство? — спросил Дун, явно рассчитывая на мотивированный ответ.
— Думаю, что второе, — я не стал вдаваться в подробности. — Вы нашли его машину?
— Еще нет, — он нахмурился и бросил на меня долгий взгляд, в котором не читалось абсолютно ничего. — А где бы вы стали ее искать?
Выдержав паузу, я ответил:
— На вершине скалы.
— Взморье? Тот мыс под Дувром? — предположил он. — До моря путь неблизкий.
— Возможно, я упомянул скалу в метафорическом плане, — пояснил я свою мысль.
— Тогда продолжайте.
— Является ли для полицейских нормой, — начал я свой вопрос, — интересоваться гипотезами обычных людей?
— Я уже говорил вам, что мне нравится их выслушивать, я не всегда соглашаюсь, но иногда их предположения совпадают с моим собственным мнением.
— Вполне справедливо. В таком случае, к какому бы вы пришли выводу в следующей ситуации: со вчерашнего дня Гарри исчезает навсегда, а его машина впоследствии обнаруживается у какой-нибудь скалы, будь та скала реальной или гипотетической?
— Самоубийство, — быстро ответил Дун. — Признание вины.
— Конец расследованию? Дело закрывается?
Дун угрюмо посмотрел на меня:
— Возможно. Но до тех пор, пока мы не обнаружили бы тела, вероятность обычного бегства не списывалась бы со счетов. Мы предупредили бы коллег даже в Австралии… искали бы его по всему миру. В таких случаях дела так быстро не закрываются.
— Но вы прекратили бы подозревать кого-либо другого, поскольку определенно и безоговорочно считали бы виновным его.
— Все улики, имеющиеся в распоряжении следствия, указывают на него. Его бегство либо исчезновение только подтвердили бы это.
— Но что-то в этих уликах вас явно беспокоит?
Я уже начал угадывать по выражению его лица реакцию на мои вопросы: он либо сосредоточенно думал, либо оставался совершенно бесстрастным. Этот мой вопрос, без сомнения, заставил его задуматься, хотя ни один мускул на его лице не дрогнул. Видимо, я затронул тему, которая, по его мнению, не должна была выплыть наружу.
— Почему вы так считаете? — неопределенно спросил он.
— Потому что вы еще никого не арестовали.
— Это сделать просто.
— Полагаю, что просто, но будучи абсолютно уверенным.
— Не надо всяких «полагаю».
— Тогда скажу более уверенно: солнцезащитные очки, авторучку и ремень, принадлежавшие Гарри, Анжела Брикел взяла без спроса, то есть утащила.
— Продолжайте, — сухо попросил Дун.
Моя гипотеза явно уже прокручивалась в его голове.
— Вы же сами сказали, что ее сумочка была расстегнута и все содержимое исчезло, за исключением этой карточки во внутреннем кармане?
— Да, я говорил это.
— А рядом вы нашли шоколадную обертку?
— Да.
— И собачьи следы?
— Да.
— А любая собака, учуяв запах шоколада, наверняка разорвала бы сумочку, чтобы до него добраться?
— Вполне возможно, — Дун явно решился сделать кардинальное признание. — На сумочке были следы зубов.
— Тогда предположим, — сказал я, — что она действительно имела какие-то шашни с Гарри. Он добрый привлекательный мужчина. Предположим также, что именно его фотографию она носила в сумке. Оставим в стороне лошадь, владелицей которой в конечном счете является Фиона. Предположим, ей удалось стащить личные вещи Гарри — очки, ручку, даже ремень — и носить их с собой: молодежь не лишена этого фетишизма. Все эти доводы подтверждают, что с Гарри она потерпела фиаско, и только, а никак не то, что он является убийцей.
— Да, все это я принял во внимание.
— Тогда новое предположение: некая личность не может понять, почему вы до сих пор не арестовали Гарри, особенно учитывая всю эту шумиху в газетах. И вот этот некто решает избавить вас от всяких сомнений. Правдоподобно?
Некоторое время Дун молчал, видимо борясь с самим собой: какой же версии отдать предпочтение. Не так уж много их было.
— Тот, кто угнал машину Гарри, — начал я новую мысль, — украл, естественно, мою куртку и ботинки. Все это я снял до того, как прыгнуть в этот злосчастный пролом и очутиться в воде.
