Я с трудом узнаю Димитрия — лицо его искажено злобой, по лбу катится струйка крови. Он одним махом сдергивает Эмриса с меня, швыряет в сторону и с неописуемой ненавистью наносит удар по поверженному противнику.
Впрочем, мне не до того. Я поспешно пытаюсь сорвать с запястья медальон, но расстегнуть застежку удается не сразу. Наконец я справляюсь с ней, и меня охватывает неудержимая дрожь. Медальон выпадает из ослабевших рук, но я и не думаю его подбирать. Он мой. Только мой. Куда бы я ни пошла, он найдет дорогу ко мне.
Не обращая внимания на медальон, я бросаюсь к Димитрию, который ожесточенно пинает Эмриса. Наш проводник корчится, перекатывается по земле, стонет и держится за живот.
— Прекрати! Прекрати! — кричу я, хватая Димитрия за плечи. — У нас нет на это времени!
Димитрий дышит часто и тяжело, грудь у него бурно вздымается и опадает, глаза полны дикого безумия. Он смотрит на меня, точно не узнаёт, и я с ужасом гадаю, не потерял ли он рассудок, помнит ли вообще, кто я такая. Внезапно Димитрий притягивает меня к себе, прижимается всем телом, зарывается лицом мне в волосы, и его дыхание слегка выравнивается.
Я отстраняюсь и осматриваю рану Димитрия — кожа рассечена на лбу у самых волос, кровь течет не переставая. Мне хочется ощупать рану, но я отдергиваю руку, боясь сделать ему больно.
— Что произошло? — спрашиваю я.
Димитрий подносит руку к виску, вытирает кровь и недоуменно смотрит на нее, точно не признает.
— Не знаю. Наверное, он треснул меня чем-то. Помню только, как стоял у реки, а потом очнулся на берегу и услышал твои крики. Тут я и рванул со всех ног.
Внезапно в нескольких шагах от нас раздается шорох листьев. Мы с Димитрием поворачиваем головы на шум: Эмрис, поднявшись с земли, бежит к лошадям с проворством, поразительным для человека, которого только что жестоко избили. Вскарабкавшись на свою кобылку, он без единого слова скачет в лес.
Мы не пытаемся остановить его. Зачем? Его услугами мы все равно воспользоваться не сможем.
Я перевожу взгляд на Димитрия.
— Он из падших душ?
Димитрий качает головой.
— Вряд ли. Падшие души куда опасней. Похоже, они хотели расправиться с нами самым простым способом: подкупили крестьянина и пообещали щедро заплатить ему, если он заведет нас куда-нибудь.
Я вспоминаю слова, сказанные мне этим самым Эмрисом: «Просто выполняю, что велено».
Вздохнув поглубже, я обвожу взглядом чащу.
— У тебя есть хоть какое-то представление, где мы?
Он качает головой.
— Не особо. К тому же, можно смело сказать, что Эмрис всю дорогу вел нас совсем не в ту сторону.
Меня одолевает отчаяние, ощущение полного краха. Отвернувшись от Димитрия, я иду к реке, поднимаю с земли медальон, обвязываю ленточкой запястье. Неужели тут нашему путешествию и конец? После всего, что мы преодолели, после всего, что прошли, — свернуть из-за какого-то слабовольного проводника, которого призрачное воинство сумело переманить на свою сторону? Кто знает, удастся ли мне вообще найти эти страницы после смерти тети Абигайль? Она одна хранила их тайну, она одна могла подготовить столь тщательно продуманное путешествие.
Но она умерла.
Димитрий хватает меня за плечи.
— Лия! Все будет хорошо! Разберемся.
Я вихрем разворачиваюсь к нему. Безнадежность, захлестнувшая меня с головой, вырывается наружу.
— Как разберемся, Димитрий? Как? Мы затеряны посреди неведомого леса. Вдобавок… — Я отворачиваюсь от него и смеюсь, но смех отдается во рту горечью. — Вдобавок, мы даже не знаем, куда идти! У нас нет ничего, Димитрий! Ничего, что направило бы нас отсюда к цели — кроме загадочного слова. — Я опускаюсь на валун на берегу ручья. Гнев вытекает из меня, точно вода. Остается одно лишь отчаяние.
— Какое еще слово? — спрашивает Димитрий.
— Что? — Я непонимающе гляжу на него.
Он подходит ко мне, приседает на корточки, так что глаза наши оказываются на одном уровне.
— Ты сказала «Ничего, что направило бы нас к цели — кроме загадочного слова». Какого слова?
Я все еще не решаюсь выдать тайну, которую доверила мне на смертном одре тетя Абигайль. С другой стороны, выбора нет: если нельзя довериться Димитрию, то у меня вообще никого не осталось. Я глубоко вздыхаю.
— Перед смертью тетя Абигайль велела мне запомнить слово, которое приведет нас к страницам, если мы заблудимся и потеряемся. Но что нам проку сейчас от этого слова? Мы остались без проводника, да и вообще, очень может быть, это слово всего лишь бред умирающей.
Он заглядывает мне в глаза.
— Лия, что это за слово?
— Шартр, — послушно отвечаю я, хотя и сейчас оно говорит мне не больше, чем в прошлый раз, когда я впервые услышала его из уст тети Абигайль.
Помню я и то, что добавила она потом: «…у ног Хранительницы. Не дева, но Сестра». Этими словами я с Димитрием не делюсь. Во всяком случае, пока. Они предназначались для меня одной. В конце концов, очень может быть, я стану следующей Владычицей Алтуса. Вполне уместно, что тайны тети Абигайль перешли ко мне.
Глаза Димитрия устремлены куда-то вдаль. Поднявшись, он отходит от меня.
— Димитрий! — окликаю я его, вскакивая. — Что случилось?
Он оборачивается не сразу, но что-то в выражении его лица дает мне основания для надежды.
— Это слово… Шартр…
— Что?
Он качает головой.
— Старшие в Алтусе рассказывают детям сказки и предания: так у нас передается история — из уст в уста. Культура Сестер и ордена Григори не верит в то, что историю можно записать. Наши предания изустно переходят из поколения в поколение.
Я киваю, стараясь не терять терпения, хотя мне отчаянно хочется, чтобы он наконец перешел к существенному.
— Шартр — это какая-то церковь… Нет! Не так. Это город, в котором есть собор. Чем-то важный для ордена Сестер. — Он подходит ко мне, глаза его пылают огнем. И я понимаю — он вспомнил. — Там… Там есть какая-то пещера. Что-то вроде грота, под землей.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к нам.
Он качает головой.
— Не знаю. Говорят, там есть священный источник — в древности его почитал наш народ. По преданию, под зданием проходит какой-то поток… энергии…
Ага!
— Димитрий?
— Да?
— А где находится этот самый Шартр? — Я должна задать этот вопрос, хотя, кажется, уже знаю ответ.
Взгляды наши встречаются, мы знаем ответ:
— Во Франции.
Я пытаюсь собрать воедино все, что нам известно, и придумать, как воспользоваться этими сведениями, хотя крохотная надежда кажется совсем шаткой.
